Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие

— Да, товарищ комиссар. Приезжал к Петру Негороднему старик из села, хотел забрать старшего лейтенанта домой, но тот наотрез отказался. Сказал, что уже не в состоянии изменить место. Старик возражал…

— И что же сказал старик?

— Живые должны возвращаться домой.

— Правильно сказал старик. И ты правильно решил. Сюда никогда не поздно вернуться. Но не следует: здесь — прошлое. Возвращаться в прошлое равно смерти.

— Комиссар, вы ведь только и живете прошлым. Как это понять? — спросил Кубанов.

— Я диктую воспоминания для будущего. А значит, я устремлен в грядущее. Хочу, чтобы пришедшие нам на смену поколения знали о нас, и это им поможет любить землю, за которую мы так жестоко бились.

В палате стояла полутьма — зашторенные окна пропускали мало света.

— Капитан, вы не познакомили меня со своим другом.

— Кубанов Николай Григорьевич. Мы с ним воевали на Кавказе в сорок втором. Тогда мы были еще в кавалерии.

— Да, да, помню. Вы рассказывали о Кубанове и о коне, кажется, Темляке… Николай Григорьевич, раздвиньте эти театральные занавеси на окне. Я хочу хорошенько рассмотреть вас обоих. Вы тогда были молоденькими офицерами. Вот как сложились судьбы… Спасибо, совсем другое дело. Вы замечали, что человек воспринимается по-разному в темноте и на свету? Так же и слова: смысл слов меняется от того, где они произносятся. Во тьме вроде бы слышится двусмысленность. Не так ли?

— Очень верно и очень интересно, — согласился Кубанов. — Анатолий Кузьмич, можете хоть коротко рассказать о том, что пишете?

— Могу. Это размышления о человеке, войне и мире. Первая книга называется «Час мужества», вторая — «Иду в атаку», и вот третью диктую — «Командую полком». Ну, это совсем уж в переносном смысле. Своим полком считаю всех тех, кто, прочитав книгу, скажет: с этим полковником я бы пошел в бой!

— Здесь вся ваша военная судьба? — спросил Оленич.

— Почти вся. Но без финала. Я о нем говорю вскользь хоть и знаю, что вы не одобрите и скажете, что о казна комиссара надо рассказать подробнее. Нет, Андрей Петрович, не надо. Это казнили меня, Белояра, а комиссары должны быть вечными, как коммунистическая совесть.

— Какая казнь? — с недоумением спросил Кубанов Оленича.

— Раненого комиссара захватили каратели и распяли на дереве…

— Не надо, капитан, — твердо сказал Белояр. — Вы ему потом расскажете. Сейчас у нас мало времени: вот-вот явится свет Людмила и разлучит нас.

— Хорошо, Анатолий Кузьмич. Но что бы вы посоветовали мне… А еще лучше, как вы смотрите на мою дальнейшую военную судьбу? Неужели она окончена?

— Вообще-то, все зависит от вас лично, капитан. Но я могу поставить перед вами задачи, если вы останетесь в моем полку. Задача первая: поднять наш престиж. Мы остались после войны разными — у одних покалеченное тело, у других — душа… Выше вздымай наши знамена, капитан! А вторая задача — пополняй мой полк. Особенно командным составом. Надо, чтобы молодежь шла в военные училища. Сам знаешь, что огромный легион комсостава уничтожен на фронтах и еще до войны… Родине нужны грамотные, современные военачальники. Посвяти себя пополнению офицерского корпуса — нет благороднее задачи.

— Есть, товарищ полковник!

Людмила вошла почти неслышно. Оленич увидел, как просветлело лицо комиссара, но потом брови нахмурились:

— Вижу, какие-то проблемы возникли в вашем госпитальном хозяйстве, сестричка. Угадал?

— Да как сказать… Проблем всегда хватает.

— А главная, стратегическая задача вам, капитан, — жить смело и свободно, дышать полной грудью. Быть живым и счастливым!

Людмила улыбнулась:

— Как на фронт отправляете.

— Так оно и есть. Пусть дерется бескомпромиссно.

— За кого? Против кого? — удивилась Люда.

— Э, против кого всегда найдется, если быть настоящим человеком. И за кого тоже есть у капитана. Правильно я говорю, Андрей Петрович? Находи точку опоры в твердо стой.

— Удивительные вы люди, военные! — воскликнула Людмила — Сколько знаю вас и не могу привыкнуть к вашей суровости. Словно и родились вы для суровых испытаний.

— Борьба — единственное мужское занятие, Людмила Михайловна! Единственное стоящее занятие.

Белояр умолк, морщины набежали на высокий лоб. Он испытующе посмотрел на каждого, кто стоял рядом, потом кивнул:

— По коням!

24

Утром, пока старый Крыж ходил в гастроном на первый этаж гостиницы. Эдик побрился и надел свежую сорочку, повязал галстук. Он уже взял фотокамеру и хотел уйти, но вернулся отец с бутылкой и закусками и предложил сыну рюмку для просветления мозгов. Эдуард отказался:

— С мозгами у меня порядок. Пить не буду…

Феноген Сергеевич слегка ухмыльнулся и, выпив залпом полстакана водки, выдохнул с шумом, словно тушил огонь, и, жуя огурец, сказал:

— У тебя здорово получилось с тем сыном киевской лекарки! Теперь Людмила не скоро оправится от позора, а Оленичу нелегко будет вернуть ее доверие, так что придется ему попсиховать не одну ночку. Вообще, ты ловко плюнул на их добропорядочность.

— Теперь они все начнут копаться в своих душах! — подыграл отцу Эдик. — Как же! Совесть, честь, справедливость! Самоедство.