Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

— Да, не пришла. Подождем немного. Вот и Латова еще нет, — произнес Оленич.

Кто-то хмыкнул, кто-то проговорил:

— И слава богу, что нет! Тише будет.

— Да он и не придет, небось уж напился и затевает где-нибудь дебош. Потерянный человек, — пробасил высокий, усатый мужчина, назвавшийся Устином Орищенко, с которым Оленич еще не был знаком.

За окном протарахтела мотоколяска: это подъехал Тимофей Потурнак. Он остановился, заглушил мотор и крикнул:

— Отворите окно, чтоб я все слышал! — Орищенко потянулся и раскрыл обе створки. — Кто там уже пришел?

— Да собрался народишко… Денис Гречаный здесь, Яким Поричный пришел, Савва тоже с нами. Да зачем тебе всех? — Орищенко сел на скамью и уже не оборачивался к окну.

Но Потурнака не угомонить. Он громко спросил:

— Капитан, ты там?

— Да, здесь.

— Чего ты нас собрал? Может, какие новости есть? Для инвалидов вышло воспомоществование какое, а?

— Новостей пока нет. А поговорить нам есть о чем.

— О чем тут болтать! — скептически отозвался Поричный. — Словами даже пуговицу не пришьешь.

Поричный подорвался на минном поле под Варшавой, но остался живым. Ему повредило позвоночник и таз, и теперь он ходит с двумя палками, все время наклоняясь вперед, словно высматривая что-то на земле. У Дениса нет ноги и руки, и он, даже сидя на стуле, не выпускал из-под мышки костыль. Савва никогда не снимал черных очков, хотя они ему не нужны — он был почти слепой, лишь одним глазом чуть-чуть замечал брезжущий свет. И все остальные, сидевшие сейчас в кабинете Оленича, были нетрудоспособными. Те, кто хоть как-то мог трудиться, ушли на работу. Но кое-кто из них обещал заглянуть в сельсовет. Тоня составила список давших согласие явиться в сельсовет: их насчитывалось семнадцать человек. Сейчас же в комнате было лишь двенадцать.

— Может, начнем? — спросил Орищенко.

И неожиданно в кабинет ввалился Латов. Невольно все отпрянули от него в разные стороны. Он вошел, и перед его мощной фигурой почему-то все показались маленькими и беззащитными. Он хмуро поздоровался:

— Здравия желаю!

Удивленные и заинтригованные, инвалиды смотрели на него робко, лишь Орищенко спросил Оленича:

— Капитан, чем ты его заманил сюда?

— А чего его заманивать? Сказал, что все собираемся, вот он и пришел. Ты же пришел?

— Так то я! Ну и ну…

— Ты, дед, не нукай. Еще никого не запряг, — буркнул Латов.

— Тебя запряжешь!

Орищенко мог так смело говорить с Латовым, потому что сам был матросом, да и старше вдвое. На восклицание старого моряка Борис не отозвался, а взял стул возле дверей, принес его к столу, поставил рядом и уселся — крепко, по-хозяйски, смело обвел всех дерзким взглядом.

— Вообще-то, мне нужно поговорить с капитаном один на один. Но я не спешу. Высказывайтесь все, чего кому надо. Так ведь я понимаю твою задачу, капитан?

— Можно и так сказать. Это задача номер один для всех. Да и для тебя. Ну, начнем хотя бы с того, как ваше здоровье? Кто нуждается в медицинской помощи?

Все заговорили наперебой: у каждого были болячки, каждый нуждался в помощи, в лекарствах. Незаметно перешли к разговору, что трудно поехать в райцентр в поликлинику — председатель не дает транспорта. Софья Константиновна, здешняя фельдшерица, не может всех принять, да и задача-то ее оказывать лишь первую неотложную помощь. Кто-то сказал, что за лекарствами приходится ездить в райцентр и тратить по целому дню, возвращаться разбитым и еще более недужным. В домах у инвалидов в зимние месяцы холодно — не хватает топлива. Если уголь и выделяет райисполком, так привезти не на чем. А дрова вообще не продаются, и колхоз не может выделить: если есть древесные отходы, то их забирают те, кто работает на стройке, на пилораме, в плотницкой. Коров позабирали, а молока купить негде. Которые похитрей, как Потурнак или Кошевар, пооставляли своих буренок дома. Однако с кормом плохо. У Тимофея корова не накармливает семью.

— Это верно! — послышалось в окно с улицы. — Надо чтобы колхоз нам выделил корм. И вообще, чтобы поддерживал наши хозяйства — выписывал бы поросят, цыплят, утят, зерновых отходов бы давал. Жить-то надо и нам!

А в комнату входили все новые люди — с палочками, на костылях, уже толпились возле окна, и голос Потурнака часто тонул в гуле возбужденных голосов многих инвалидов, ветеранов войны да и просто пенсионеров, которые пришли к сельсовету, прослышав, что кто-то интересуется их жизнью. И вдруг выступил Устин Орищенко:

— Ты приезжий человек, еще и прижиться не успел, а вот уже взялся верховодить среди нас. Вроде бы зовешь куда-то… А куда? Какая твоя программа? Не покажемся ли мы смешными, вроде того Дремлюги: вылез из норы к жизни, которую знал, а она переменилась? Он оказался и чужим и ненужным.

Оленич почувствовал, что настал серьезный момент: надо людям объяснить, чего он хочет от них, собравшихся здесь, в какой степени это отвечает их чаяниям и интересам. Поэтому он внутренне мобилизовался, готовясь к горячему спору.