Судьба открытия

— Товарищ профессор, — проговорил Шаповалов; они шли уже по лестнице на второй этаж, — из тех банок, что я вам передал, Белоусов тоже брал образцы. На анализ. Тоже их в Харьков увез. А в результате написали…

Зберовский остановил его жестом. Облокотись о перила, спросил:

— Вам сколько было лет тогда?

Он подумал: «Вдруг ребенок, что у женщины, сидевшей на земле…»

— To-есть когда?

— Ну, когда случился взрыв на Харитоновке.

— Мне? — Шаповалов помедлил соображая. — Два года, третий.

— Да-a, во-от как… — протянул Григорий Иванович. Посмотрел сморщившись; помолчал несколько секунд. Затем, махнув рукой, быстро пошел вверх по лестнице. — Ладно, — сказал, — давайте займемся вашим делом. Принесли вы список найденных вещей?

Студент, видимо, обрадовался. Сразу оживился, заговорил:

— И список и анализы, что Белоусов прислал из Харькова, и еще фотографические снимки этих колец всяких стеклянных, кругов… которых три ящика. Вот взгляните, товарищ профессор, на снимках мы даже размеры проставили Чернилами. В миллиметрах. Ничего те инженеры не знают. Может, вы поймете.

Усевшись за письменный стол — «Пожалуйста, присаживайтесь рядом», — Зберовский прочитал отпечатанный на пишущей машинке список, поданный студентом; перелистал результаты анализов химических веществ; принялся разглядывать фотографии неизвестных стеклянных деталей.

— М-да! Премудро! — подумал он вслух.

Шаповалов щелкал замком — то застегивал, то расстегивал свой новый дерматиновый портфель.

Наконец Григорий Иванович сказал:

— В банках, которые вы дали мне позавчера, не порошки слипшиеся. Нет! Там — да вот они стоят — такие зерна специально приготовлены. И очень, знаете, сложного состава. Как я ни делал их анализ, все получается по-разному. Днем работал с ними — глюкозы много, сахар находил в растворе. Вечером взял пробы, стал испытывать — в пробах совсем не оказалось углеводов. Думаю, там простая смесь различных веществ. Неравномерная вдобавок смесь. — Движением руки он показал, будто смешивает, взбалтывает что-то в воздухе. — В одних зернах, видите, одно, в других — другое.

— Так как же, — спросил Шаповалов, положив портфель на колени, — товарищ профессор, какая все-таки была лаборатория?

Зберовский пожал плечами:

— Честное слово, не могу сказать. Научная работа, вероятно. — И улыбнулся, глядя на опечаленное лицо студента. — Бумаги бы уцелели, журналы работ — другое дело. Тогда мы разгадали бы с вами. Хоть несколько слов, путеводная нить… Давайте, — добавил он — ему стало жаль человека: студент возлагал, наверно, какие-нибудь надежды на свою находку; безусловно, подумал Григорий Иванович, этот Шаповалов и есть тот ребенок с Харитоновки, — давайте оставим вопрос открытым. Находка ваша интересна. Вдруг, представьте, безвестный ученый… Да мало ли? «Когда-нибудь монах трудолюбивый — вспомните у Пушкина — найдет мой труд усердный, безымянный…» Вдруг мы с вами окажемся таким монахом? Будем искать. Будем продолжать поиски. Найти недостающее звено! Чуть что найдется новое — тотчас приходите ко мне. Я с величайшим удовольствием… Да просто любопытно, знаете…

— Спасибо, — сказал Шаповалов. — Я с точки зрения общей пользы рассуждаю. Если полезно для общества, для государства — значит, надо искать. Как считаете?

— Нельзя предвидеть. Понимаете сами… А вдруг это случайно выльется во что-нибудь полезное. Но сколько иксов и игреков в одном уравнении! Как же решить сейчас?

Когда студент поклонился, взял портфель подмышку, захотел уйти, профессор его задержал.

В мыслях Григория Ивановича все еще мелькало воспоминание о давно прошедшем дне: копер над Харитоновской шахтой, гудок, Зоя бежит за носилками, в толпе крики «Харитошку! Харитошку!» — и женщина, прижавшая к груди ребенка, сидит на земле, смотрит перед собой невидящими глазами.

— Вы вот что, — сказал он, встретившись взглядом с Шаповаловым. — Если какие трудности у вас будут — приходите. Не стесняйтесь. Необязательно по моей кафедре. Да любые, хотя бы личные трудности. Я с удовольствием для вас, что сумею только…

— Спасибо.

— Где вы живете?

— В общежитии номер два.

— Стипендию получаете?

— Получаю.

— Очень хорошо. Так. Отлично.

Григорий Иванович сделал несколько шагов по комнате. Комната была его кабинетом, но здесь, как и в других помещениях лаборатории, на отдельном столе поблескивали склянки, пробирки в штативах, аналитические весы. Тут же стояли шкафы с книгами — целый ряд шкафов загораживал стену.

«На фронте, наверно, — подумал Шаповалов, присматриваясь к хромоте профессора. — К зубрам его не отнесешь. Вроде свой. Только что же получается? Стыдно людям в глаза смотреть. Раскопал эту самую чертовину, а толку что? Выходит, игрушками занимался?»

Он вздохнул. В его памяти промелькнуло утро, когда он шел с лопатой, заходил к Глебову на могилу. Промелькнуло в памяти письмо, которое он недавно получил от Клавы. И Шаповалов почувствовал: не может быть, — непременно, обязательно есть какой-то смысл в найденных вещах. И как было бы складно: на первый курс поступил, а уже сделал что-то для науки.

«Взялся, так бей в одну точку. Бей, не отступай!»