Судьба открытия

Смета была утверждена директором, и Шаповалов отправился в недолгую командировку. Он поехал в Москву. Там он посоветовался о принципах задуманного автомата со своими бывшими учителями и в Москве же купил разнообразное, которое ему может сейчас понадобиться, лабораторное оборудование. А в покупках он размахнулся широко. Стоимость таких вещей для угольного треста — капля в море, и Шаповалов, не колеблясь, подобрал себе усовершенствованные сложные приборы, всяческие реактивы, химические принадлежности — все, что ему захотелось.

Через несколько дней он был уже дома. Вернувшись из Москвы, сразу начал приспосабливать в лаборатории для личных своих опытов одну из комнат.

Трудно передать, до чего ему приятно было это! Он работал мечтая. Мурлыкал иногда под нос невнятные мелодии. Любую мелочь здесь старался сделать сам, без посторонней помощи. Монтировал приборы. Составлял характеристику каждого из них. Провел к столам систему трубок, подающих сжатый воздух, кислород, включающих в глубокий вакуум.

Однажды, когда он был занят проверкой двухжидкостного микрореометра, в дверь заглянул старший лаборант:

— Петр Васильевич, там спрашивают вас…

— Сюда пусть пройдет. Кто там? Пожалуйста… — ответил Шаповалов, не поднимая головы.

Закончив и записав отсчеты, он увидел человека среднего роста, лет сорока пяти, голубоглазого, в безукоризненном костюме. Вошедший держал перед собой шляпу. С любопытством покосился на приборы в комнате, но тотчас перевел озабоченный взгляд на Шаповалова.

— Скажите, вы Петр Васильевич Шаповалов? — спросил он.

— Да, я.

— Извините за странный визит. Мне назвали вас как племянника покойного… работника спасательной станции Черепанова. Привели меня к вам не совсем обычные поиски, вероятно безнадежные, — но, знаете, как утопающий… не хочет терять последнюю возможность,…- Посетитель чувствовал себя, видимо, неловко. Он даже покраснел. Однако продолжал, повысив голос: — Впрочем, мне сказали, что мы коллеги с вами. А это уже достаточная почва, чтобы понять друг друга. Теперь позвольте, представиться: Зберовский — химик, как и вы… Приехал специально к вам.

Шаповалов жестом пригласил сесть. Предварительно убрал со стула моток электрического провода и плоскогубцы. Григорий Иванович улыбнулся ему.

И, сев на предложенный стул, Григорий Иванович начал так:

— Чтобы не показаться сумасбродным, я должен изложить вам историю одного открытия. Жил в Петербурге один талантливый ученый, по фамилии Лисицын…

Чем дальше Зберовский говорил, тем интереснее становилось. И вдруг Шаповалов услышал, что бежавший с каторги Лисицын получил паспорт на имя Пояркова.

В какой-то миг он вспомнил, сопоставил. Навалившись всем телом на стол, он перебил Зберовского:

— Поярков, простите, потом, случайно, не был штейгером на спасательной?

— Вот именно! — воскликнул Зберовский.

Разговор принял стремительный характер. Что к чему, обоим ясно с полуслова. Они бросали реплики, быстрые и усеченные, недоговоренные вопросы и ответы.

Лисицын, значит? Нет, Шаповалов и подозревать не мог, что синтез углеводов. Откуда же? И речи не было! Но чувствовалось — с именем Пояркова связана тайна.

Нет, командир Глебов Зберовскому неизвестен. Кто это такой?

Да, никаких следов открытия Лисицына в науке не осталось. Открытие потеряно. А было! Точно, абсолютно точно! Великой устремленности был человек!

Конечно, Шаповалов помнит кое-что. Ну да, такая вещь — как не понять значения! Неужели синтез-то промышленный? Что, фотосинтез? Под действием света?

Верно, по приказанию Терентьева… Черепанов, да, в степи… И он, мальчик тогда, свидетелем был. На него вся трагедия большое впечатление произвела. Неизгладимое. И место знает. Лет пять тому назад нашли и раскопали это место…

— Рас-ко-пали? Ну, ну? — заторопил Зберовский и даже руку протянул вперед.

А Шаповалов досадливо поморщился:

— Ах, как я себя ругаю!

Вид у него теперь был очень сконфуженный.

Он объяснил: раскопку делали из наилучших побуждений. Не пять… шесть лет назад. Но тут вина его — по глупости, что ли, по неопытности, легкомыслию… Он был еще рабфаковцем в те дни. Доверил экспертизу едва ли не сапожнику. Технику одному. Так все пропало без последствий; куда-то делись ящики, в них банки с порошками и крупные стеклянные детали, как он думает сейчас, вероятно, для оптических устройств.

Зберовский закричал:

— Какие в банках вещества? Анализы? Хоть список найденного, может быть, составили?

— Список? — Шаповалов быстро поднял взгляд. — Постойте… Битая посуда, поврежденные приборы… Вы не смогли бы подождать? — спросил он. — Я сбегаю домой, старые блокноты поищу…

На улице, перед крыльцом лаборатории, стояла легковая машина.

— Машина чья? — полюбопытствовал он мимоходом.

— Со спасательной, — ответил шофер. — Профессора привез.

— Что он — разве профессор?

— А как же?

Сережа только что кончил обедать, весь был в киселе и манной каше. Вера Павловна звала его помыться.

Шаповалов не вошел — ворвался в комнату:

— Расскажу потом, Веруська! Ты прости, мне некогда.