Судьба открытия

И поздняя осень и начало зимы шли для него в напряженном ожидании тех таинственных товарищей Осадчего, которые вдруг будут появляться у него в квартире. Скорей всего, он переоценивал свою роль в будущем их приезде в Яропольск, как и значение самого их приезда. А угадать, зачем они сюда приедут, он даже не пытался. От каких-нибудь определенных политических задач и целей он был далек. Но окружавшие его порядки вызывали в нем протест, а все, направленное против царского режима, ему казалось заслуживающим уважения. И если уж Осадчий, разыскав его, попросил о помощи, то он обязан проявить себя здесь человеком долга.

Прошли октябрь, ноябрь, декабрь. К Зберовскому не приехал никто. Теперь он мысленно упрекает Осадчего. Клянет себя за то, что принял записку всерьез.

Незадолго до рождественских каникул неприятности, начавшиеся у него в гимназии, достигли угрожающих размеров. В кабинете директора ему было устроено нечто вроде судилища. Директор — мягкий по характеру — сказал, что делает последнее предупреждение Инспектор же, перечисляя вины Зберовского, с ядом в голосе заявил:

— И более того! О вас есть сведения: вы позволяете себе ни с чем не совместимое. Под крышей собственного дома вы допускаете сомнительные сборища учащихся из старших классов! Вам не удастся это отрицать! А знаете ли вы, что факт внеклассного общения преподавателя с учащимися терпим не может быть? Надеюсь, вам это известно?…

Когда к Зберовскому на следующий день пришли его друзья-гимназисты, он попросил их больше к нему не ходить. В самых общих чертах объяснил им обстановку. Что касается его, то он — особь статья; но отблески неблагонамеренности могут падать и на каждого из них. Как ни хороши их задушевные беседы, а зря дразнить гусей не стоит.

Гости долго безмолвно смотрели один на другого. Строго говоря, это были не мальчики, а уже юноши, завтрашние студенты. Однако молчание их разрешилось совершенно мальчишеской вспышкой. Они заговорили все сразу. Наперебой закричали: кто — возмущаясь инспектором, кто — уверяя Зберовского, будто разговоры с ним для них важнее всякой мертвой латыни.

А один из гимназистов яростно вцепился в осенившую его идею:

— Григорий Иванович, зачем дразнить гусей! Мы будем приходить к вам так, что ни единая душа узнать не сможет. Мы будем называться: тайный естественно-научный кружок. Скажите только правду — вы сами по себе не хотите нас прогнать? Вы рады нам бываете или не рады?

— Нет, не надо тайного кружка, — сказал Зберовский. Он даже испугался этой мысли.

— Вы от нас избавиться хотите? Мы надоели?

— Милые друзья! Я вам всегда бываю рад. Но обещайте мне не делать глупостей. Не ставьте меня в неловкое положение!

Они хором обещали, что глупостей с их стороны не будет, и, возбужденно переглядываясь, ушли.

К концу идут зимние каникулы. Зберовский их проводит в унылом сидении дома. На Новый год ходил к знакомому врачу, тоже петербуржцу, преуспевающему и самодовольному, у которого он уже зарекался бывать, почувствовал себя там неуютно, а потом опять засел в своей комнате. Как раз пришли по почте выписанные им новые химические книги; у врача он взял годовой комплект журнала «Нива» с приложениями.

На столе горит лампа. За закрытыми ставнями — вьюга.

Часов в восемь вечера кто-то постучался в дверь. Зберовский перевернул страницу и, не поднимая головы, сказал:

— Пожалуйста!

— Григорий Иванович! — услышал он свистящий шепот.

В комнату всунулась чья-то фигура в тулупе, засыпанном снегом, в валенках, в шапке с опущенными меховыми ушами; даже лицо до самых глаз было обвязано шарфом.

Вошедший сдвинул шарф и оказался гимназистом-семиклассником из числа недавних собеседников и друзей Зберовского.

Еще с порога он зашептал о том, что Григорий Иванович может быть полностью спокоен: их никто не видел — сюда они шли не улицей, а задними дворами, пересекали напрямик сугробы, лезли через заборы. Сейчас все стоят здесь, возле крыльца. Все прочли «Минеральное царство» Гюнтера. Не разрешит ли Григорий Иванович им зайти к нему — поговорить? Непонятно, почему материя формируется в кристаллы…

— С ума сошли! — воскликнул Зберовский.

Гимназист сконфуженно покраснел.

Подумав несколько и поколебавшись внутренне, Зберовский будто рассердился пуще прежнего:

— Этакие конспираторы нашлись!.. Ну, что же ты? Топчутся там у крыльца… Пришли, так уж чего еще! Зови!.. — И крикнул, приподняв портьеру: — Настасья Лукинична, а нельзя ли нам с гостями самоварчик?

Вскоре они уже шумной оравой сидели за столом.

Именно тогда в дверь заглянули озабоченные глаза хозяйки. Видимо, она хотела о чем-то сказать. А из-за ее спины вдруг раздался мужской голос:

— Григорий, можно к тебе?

Так появился Осадчий.

Зберовский поднялся навстречу, подбежал — в порыве радости и какого-то растерянного смущения. Ему казалось, что это как на грех некстати: Осадчему не надо бы встречаться с посторонними, а в комнате полно гостей. Но наконец-то все-таки приехал!

Гимназисты притихли, словно пойманные с поличным.