Судьба открытия

— Погибели на вас нет! — крикнула женщина и, повернувшись с яростью, окинула детей затравленным взглядом.

Лисицын бросился за женщиной вдогонку. Достал из кармана рубль:

— Возьми, пожалуйста, купи им хлеба.

Посмотрел еще раз на детей. Они стоят босиком на смерзшейся острыми комьями глине. Синие оба от холода. Ножки у обоих — тонкие косточки, обтянутые кожей.

В этот миг он ощутил нечто, близкое к гневу. Вон как жизнь проклятая устроена. Сердце раздирало жалостью. Ведь нельзя же, нельзя: заболеют, умрут!

И промелькнуло тут же, что его открытие принадлежит вот только им — слабейшей половине человечества, — и что ему надо очень торопиться со своей работой. Долго ждать они не могут. Ох, как надо торопиться!

Женщина кланялась, униженно благодаря за рубль, который он ей дал.

— Откуда ты? — спросил ее Лисицын суровым голосом.

Она назвала незнакомую ему деревню. Принялась рассказывать о смерти мужа, о пожаре, уничтожившем ее убогое хозяйство, о том, как она пошла на заработки в город, но ничего не сумела заработать.

А он не слушал. Все время искоса поглядывал на жмущихся от холода детей.

В кармане у него осталось лишь три или четыре сторублевые ассигнации. Он вынул одну из них и протянул женщине:

— На! Зиму проживешь.

Она взяла бумажку, однако не поняла сразу, сколько это, и робко замолчала.

Кивнув ей, Лисицын пошел от нее по улице в гору.

Навстречу ему — вероятно, к пристани — вереницей спускались по-нищенски одетые люди. Их было много. Их лапти и дерюга и холщовые котомки напомнили Лисицыну о его недавнем пути через Сибирь. И он чувствовал, будто с каждым из этих проходящих его связывает что-то общее.

В тот же день он погрузил на пароход четыре ящика с надписью: «Осторожно. Не бросать». Себе взял билет для проезда на палубе. Волга была неприветливой, холодной; пароход рассекал отяжелевшую воду, и гладь ее не пенилась, а раздвигалась, словно неподвижными, точно вылитыми из темно-зеленого стекла валами.

Пронизывало ветром. Чтобы погреться, Лисицын зашел в коридор второго класса.

Дверь одной из кают была открыта. Оттуда плыл сигарный дым и слышен был разговор:

— Валет треф.

— А мы валета по усам.

— Вот тебе и без взятки.

— Чья, господа, сдача? Ну, сдавайте. И, значит, Терентьев этот, горный инженер, после взрыва год тюрьмы получил и церковное покаяние. Я ему говорю: «Иван Степанович, вам еще повезло…» Что, опять козыри пики? Ну, господа, проверим… Я — с туза!

— Нужно было с маленькой под играющего.

— Обойдется с большой… Так, значит, взрыв в шахте на этого Терентьева повлиял, что подал прошение прямо из тюрьмы…

— Бубну просят! Бубну! Не зевайте!

— Козырь!.. Газета «Южный край» тогда писала…

Лисицын понял, что говорят про Терентьева, с которым он учился. Незаметно для себя придвинулся к открытой двери.

Неожиданная новость. Оказывается, и Терентьев сиживал в тюрьме!

А главный смысл разговора был такой: после многих катастроф на рудниках, стоивших жизни тысячам рабочих, промышленники вынуждены были принять кое-какие меры. Под напором общественного мнения — как местами за границей уже сделано давно — и в Донецком бассейне наконец открыли несколько горноспасательных станций. Терентьев, отсидев в тюрьме, сам захотел стать начальником одной из этих станций. Там и работает сейчас. Если где-либо на шахте случается несчастье, он с обученной командой, снабженной кислородными аппаратами для дыхания, спускается под землю, чтобы оказывать помощь. И нет-нет, да спасет людей от гибели. Об этом тоже в газетах писали.

Лисицын с одобрением подумал о Терентьеве. Услышанное его приятно удивило. Терентьев ему помнился легкомысленным студентом, не то по беспринципности, не то по бедности обычно состоявшим возле какого-нибудь богатого сокурсника.

Он снова вышел на палубу. Ветер уже нес густые хлопья снега. Пароход вздрагивал, плицы били по воде частыми ударами, из трубы валил дым.

— Полна-ай! Самый полна-ай!.. — покрикивал капитан на мостике. И говорил кому-то: — Ты, чертяка, кожи грузил, копался до утра. Как зазимуем посеред реки, так я тебя с твоими кожами…

2

Вместе с Мариной Петровной жила старшая ее дочь Надежда Прохоровна, солдатка, жена фельдфебеля сверхсрочной службы; у нее был сын, десятилетний Сашка, — единственный и любимый внук Марины Петровны.

Сашка пристально следил за квартирантом. Да как же ему было не следить! Во-первых, он увидел, что квартирант привез четыре ящика совершенно изумительных вещей: стеклянных шаров с трубками, краников стеклянных, разных бутылок — не перечесть. Во-вторых, произошла история с цветами.

Лисицын начал покупать у соседей много комнатных растений. Вносил их к себе через кухню. Сашке все было известно: вот этот куст раньше у тети Лены стоял, это деревце — у Ознобихиных.

Если квартирант расставил бы цветы на подоконниках, здесь не было бы ничего особенного. Но на следующий день цветочные горшки с землей, с голыми, без листьев, стеблями оказались выброшенными во двор.

Сашка побежал рассказать о происшествии своему приятелю Степке.