Судьба первородной

Для того чтобы попасть в нужные нам ряды, пришлось пересечь площадь и пройти мимо клетей для тех, чью судьбу уже не изменить. Я смотрела на сытые, отчего-то казавшиеся невероятно омерзительными рожи тех, кто пришел сюда за новыми игрушками. Смотрела на лица людей и нелюдей, находящихся по другую сторону жизни. Кто-то глядел зло. Будто подбитый зверь, который еще не осознал, что он пойман и больше ничего не изменить. Такие не выживали в рабстве, если не ломались и не превращались в кроткое мычащее ничто. Кто-то выглядел откровенно испуганным и голодным. Обычно так смотрели дети, будто загнанные крошечные мышата, в тайне ожидающие чуда. Все еще верящие, что оно возможно. Я ненавидела такие взгляды. Дети не должны так смотреть на мир! Во взгляде женщин чаще всего читалась обреченность. Женщины, как и старики, отчего-то яснее понимали, что бороться нет смысла. Надо принять и выжить, только так. Многие из них попадали в рабство вместе с детьми, а мать… должна выживать. Мать — это частица божества для одного конкретного человека, которая должна быть способна защитить только его одного. Так говорили там, откуда я родом.

Всякий раз когда я видела нечто подобное, душа моя кровоточила от бессильной злости, и, как это ни парадоксально, я казалась себе моложе и куда безрассуднее, раз нечто подобное все еще способно тронуть мое давно дырявое и изношенное сердце.

— Великая Империя варваров, — зло сплюнула я, стоило нам уйти с площади.

— Я одного никак в толк не возьму, — с интересом рассматривая вещи, что я притащила, сообщил Кит.

— Всего лишь «одного»? Да ты просто гений, — вяло пробурчала я, уплетая виноград из огромной чаши, которую совсем недавно принес один из людей Рэйнхарда.

Теперь я и Кит обитали на его личном этаже. В связи с тем, что глава тайной службы разобиделся на меня в пух и прах, уже по приходу с рынка нам с Китом выделили отдельные смежные апартаменты под усиленной охраной.

— Да, — уверенно кивнул он, — не понимаю, зачем я вам все же понадобился? И вещей вы мне столько накупили, и вылечили. Не то чтобы я не рад был, но как-то странно это…

Я слушала его размышления в полуха, куда интереснее было смотреть в окно, сидя на широком подоконнике в его части апартаментов. Под вечер погода испортилась, и совсем недавно начался дождь, грозящий перерасти в настоящий потоп. За окном поднялся сильный ветер, который сейчас уродовал творения садовников Ариен в их семейном парке. И, разумеется, никто из обитателей поместья не рвался в такое время на улицу. Должно быть, именно поэтому было странно увидеть девушку, укутанную в черный плащ с головы до ног, несущуюся по одной из тропинок парка в сторону дома. Хотя лица и не было видно в столь непогожий вечер, но по тому, как именно она бежала, было ясно, что это именно женщина. А за ней, кто бы мог подумать, словно молоденький козлик скакал дяденька Рэйнхарда. Как и любому аланиту, ему были доступны азы магии, поэтому неудивительно, что он и вовсе не испытывал неудобств из-за дождя и ветра.

— Вы меня слушаете? — тем временем поинтересовался ассистент.

— А то, — кивнула я, не отвлекаясь от происходящего.

Тем временем мужчина нагнал беглянку, ухватил ее за руку и с силой дернул на себя. Женщина потеряла равновесие, но тем не менее оказалась лицом к преследователю. Из-за слишком резкого поворота с головы девушки упал капюшон, и все, что мне удалось увидеть, — копну золотых волос. Мужчина что-то с жаром выговаривал беглянке, та не менее страстно отвечала. Судя по всему, разгорался нешуточный спор. А после женщина, каким-то образом изловчившись, с силой отвесила Димитрию оплеуху и побежала уже в противоположную от дома сторону. «Козлик» поскакал следом.

— Мило, — усмехнулась я.

— Мило?! Мило?! — вдруг заблажил мой ассистент. — Вы серьезно, что ли?! Вы больной старый идиот! Да как вас земля носит?! Пусть меня лучше завтра же повесят, но я не стану! Ясно, не стану! — после этих слов в меня полетел уже сверток с его новыми сандалиями.

— Не хочешь — не носи, применение найдется, — пожала я плечами, прикидывая, что такого я пропустила, наблюдая за странной картиной в парке.

На память пришло нечто: «Я привык ждать не самых приятных условий после дорогих подарков. И учитывая, что вы вроде дюже старый для всякой непотребщины, то на ум приходят мне лишь две вещи! Слыхивал я, что лекари — любители над людями издеваться, чтобы в обучении своем продвинуться. Говаривают, что людей они потрошат точно рыбу. Требуху всю вынимают другим на забаву, а потом ради интересу всем скопом разглядывают, что у кого внутри находится. Так вот, либо вы меня на потроха разобрать хотите, а перед этим задобрить решили, либо ж наняли меня, чтоб я за вами „убирал“ и чужие тела таскал куда подальше. Так ведь то гадость несусветная!»

После того как память воскресла, а ассистент уже барабанил в запертую дверь с воплями о том, что он на такое не подписывался, я лишь тяжело и как-то тоскливо вздохнула, с сожалением отставив миску с вкуснейшим виноградом в сторону, взяла палку и пошла объяснять ребенку, что к чему.