В комнате кроме музыкантов, сидел еще и ведущий Владимир Царьков, которого они давно уже зачислили в свой неизменный коллектив. Красиво всегда говорил Шариков. Его речь напоминала речь комсомольского вожака. «Мы решили создать «совет трудового коллектива», и поэтому ты должен нам подчиниться. С этого момента — у нас будет шесть руководителей.» Я не знал, что ответить на подобное бесстыдство, но тут же переспросил: «А вы не спутали колбасу с искусством?» «Нет, — невозмутимо ответил Шариков — нас много, мы узнали у юристов — имеем право…»
Эту бессонную ночь я провел, глядя в потолок…
…Видимо они «оболванили» и Боба. Он опять молчит. Чем же мне грозит полная смена состава? Еще одна вспышка гнева, и я могу заиметь летальный исход? Отдам-ка я им все, что нажито непосильным трудом… пусть подавятся! А что же мне делать дальше? Начать с нуля — собственно, стиль «Ариэля» исчерпал себя, а вокруг столько талантливых музыкантов. Может, уехать в Москву, к Алле Борисовне в театр песни аранжировщиком, может Пугачева еще не забыла меня? А может — попроситься к «Песнярам»? Нет, пока ничего не планировать, как они поведут себя? Но как же Каплун? Нет, он не может предать, у него просто затмение… Вот завтра скажу, что ухожу, и он останется со мной, а там посмотрим!…
Я долго ходил по коридору, не решаясь сказать, все уже одели концертные костюмы. И все-таки нашел в себе силы собрать коллектив в гримерке и выпалил: «Все, мужики, я ухожу от вас, это — последняя поездка»… Больше ничего — ни комментариев, ни ожиданья полемики, уговоров. Но их и так не было. Похоже, к этому артисты абсолютно не были готовы. Они уже приготовившись к «драчке», но такого «подарка» не ожидал никто! Я думал: вот сейчас Каплун встанет, скажет: «Я остаюсь с Иванычем», — и все начнет становиться на место… Но Боря молчал. Я не верил, ни глазам, ни ушам — он ли это? Последний вопрос, который я задал ему за кулисами за 30 секунд до начала концерта, был следующим: «Боб, ну ты со мной или с ними»? — «Не знаю, Иваныч…» и ушел от разговора.
Работать концерт было очень трудно! Комок в горле стоял полтора часа. С трудом делал нужные эмоции. Каплун вечером так и не пришел…
Дома, в филармонии уже знают этот скандал, и я был готов к этому. Сколько примиренческих попыток делал Каминский — одному Богу известно! Вызывал поочередно, и меня и остальных — бесполезно! Ими обуяла какая-то неудержимая страсть новизны, я это понимал. «Новая метла», причем, одна, а не шесть (а это был, безусловно, Стас), готовилась «мести» немедленно. Наконец, последнюю попытку я предпринял после уговора Каминского. Собрались мы в бухгалтерии. Это было самое короткое заседание еще пока нашего коллектива за всю историю — 40 секунд! (Это — тоже один из рекордов «Ариэля»). На мою фразу: «Последний раз предлагаю одуматься!» — Шариков сказал: «Ну, ты уходишь, или не уходишь?» — Мне стало ясно, что говорить на эту тему дальше бесполезно, и я ушел…
Единственную просьбу Каминского я выполнил: поехал в последнюю поездку по Северному Кавказу — это были стадионы в Грозном и Махачкале. Я отчетливо запомнил свой последний концерт в нашем «звездном» составе. Он начался в Махачкале с песни «Зимы и весны» и закончился «Магнолиями»…
Так закончил свое существование «золотой состав» легендарной группы «Ариэль»…
Творческие портреты
Несмотря ни на что, отдавая дань уважения своим коллегам, профессиональным музыкантам, и, заканчивая первую часть книги, хочу «нарисовать» портреты тех, кто в те, семидесятые, являлись заметными личностями на советской эстраде.
Лев Гуров
Это, пожалуй, самая знаковая фигура в истории ансамбля. Являясь солистом еще безымянной группы, репетировавшей в облбольнице, тянул на себя все «одеяло».