Судьба, разбитая о версты (СИ)

====== Пролог ======

Июль 1755 г.

Железная дверь лязгнула, в тусклом свете тюремного коридора Александр увидел Лядащева.

— Василий Федорович? Вы?

Собственно, его не слишком удивило, что опекун времен наивной юности не оставил и сейчас. Пусть и встречались они изредка...

— Ну и учудил ты, Сашка...

Лядащев тяжело опустился рядом, преодолевая желание оттаскать этого отчаянного за волосы, как бывало давно. Теперь перед ним сидел не мальчишка курсант, а командир придворной роты — хоть уже, похоже, и бывший... Но вовсе не чин удержал Василия, а тоска в глазах.

Он с досадой произнёс:

— Ну что, подследственный? Ты ж не австрияка зарубил — ты карьеру свою зарубил... капитан лейб-гвардии, чтоб тебя! О детях подумал?!!

“Довольно того, что их мать...” — выругался Василий про себя, а вслух продолжил:

— Сколько ты с зазнобой своей страдать будешь, а?

Белов поднял голову, посмотрев куда-то мимо.

— А я мог бы поступить как-то иначе? Или мне нужно было тихо благословить негодяя, посягнувшего на мою жену? Простите, вырвалось...

— Ах, ну да... Шпага – заступница дворянина, дворянская честь... А теперь с этой честью будешь на каторге гробиться, об этом ты мечтал??

Видя перед собою угрюмый взгляд и напрягшиеся желваки Александра, Василий вздохнул.

— Старый я уже, Сашка, тебя из луж вытаскивать...

— А я прошу об этом? — последовал мрачный ответ.

— Нужны мне твои просьбы... Значит так! К канцлеру-то пойду, по старой памяти. Бестужев на тебя весьма зол, говорят. Делегация-то была зело важная, скандал случился!

Белов повел плечами, равнодушно рассматривая сырые разводы на стенах арестантской избы.

— Да, ещё твой друг Оленев к императрице рвется... — будничным тоном продолжил Лядащев, будто речь шла о некой бестолковой блажи.

— Но, авось, с двух сторон, что-то выгорит. Лишь бы сам себя не губил, рыцарь...

Он похлопал пленника по спине и добавил с укоризной:

— И нечего плечами пожимать... Все равно ему, видите ли! Князь просил передать тебе, от детворы. Художества наваяли — скучают они очень, ждут. На-ко, держи...

И достав из-за пазухи свернутый лист, Лядащев тиснул его и сразу удалился.

Саша развернул рисунок: семья, похожая на них, плывет на кораблике. Родители держатся за руки... “А ведь ещё три месяца тому и думать не думали о совместных художествах... Прозевал ты, брат, все на свете... Нет, но главное – когда мы успели разбить вот это все?“

====== Такое хрупкое счастье ======

Май 1755

Рассветный луч упал на еще блаженные после ночной страсти лица супругов.

— Ну вот, снова твой отпуск заканчивается... — грустно протянула Анастасия, и погладила мужа по груди, пальчиком обведя давние, сглаженные шрамы.

— Что ты, милая, я бы надоел тебе, если бы не моя служба.

Саша улыбнулся, перехватил руку жены и прижал ее к губам.

— Ну представь, сидел бы целыми днями дома...

— Я была бы совершенно счастлива и не волновалась...

Он вздохнул: — Право, ты вечно волнуешься за меня, и обычно понапрасну.

— Ты же знаешь, Сашенька... С твоей отчаянностью я не могу иначе. И ведь ты никогда не говоришь, ни-че-го! Если ты далеко, я все время думаю, вдруг ты нездоров, ранен, или что-то ещё случилось.

— Я уж 12 лет как нездоров, тобой...

Саша поцеловал ее запястье, перешел к груди, опуская пеньюар все ниже. И вдруг поднял лицо и насмешливо протянул:

— А вот что же мне грозит на службе, дай угадаю... На дворец нападут дикие племена варваров... Похитят и заколдуют! Или прямо на плацу меня сразит приступ...

— Что?!! Ну, хватит этих шуток, может?! — изящный пальчик прикоснулся к его улыбающимся губам.

— Приступ тоски... — Александр опустил снова голову и продолжил ласки. — по возлюбленной, прекрасной жёнушке...

— Знаешь, мне так страшно потерять тебя! Ничего не могу поделать — все боюсь и боюсь!

Анастасия на миг опечалилась. Но тут же отозвалась на прекрасное чувство близости, что не растратилось за долгие годы их беспокойного, но счастливого бытия...

Так, не в силах оторваться друг от друга, они дотянули до последней минуты, когда разнеженный поцелуями супруг, наконец, с трудом заставил себя встать и ушел одеваться. А после вернулся, уже в облике блестящего офицера.

Стоя возле зеркала, перед лежащей в постели женой, Александр пригладил уложенную шевелюру, а затем придирчиво окинул взглядом свою фигуру, затянутую в новый капитанский мундир.

— Теснит, ей богу теснит... — пробормотал он недовольно, поправляя на талии пояс с портупеей. — И так разленился в отпуску, не хватало ещё поправиться! Может я старею?

— О-ох, бог ты мой! Экие заботы у моего неотразимого Аполлона! — Молодая женщина ласково засмеялась, со стороны любуясь статным гвардейцем и с укоризной пояснила:

— Взял дешёвое сукно — вот и село за месяц! Наградили-то щедро! А на себя все жалеешь!

“Однако ж ночью ты совсем не жалуешься на старость, да и на аппетит по утрам... Только все одно ведь исхудаешь мигом!” — спрятав смешок, подумала Анастасия и потянулась, чтобы поцеловать на прощание.

— Привычка... — Саша пожал плечами и задумчиво добавил:

— Нет, ну послушай, милая! Нам стоит заменить кухонную челядь — ей богу, они слишком сытно готовят...