Судьба разведчика: Книга воспоминаний

В работе с «доброжелателями» всегда сталкиваешься с серьезной дилеммой. Если их желание сотрудничать является искренним, то такой шанс упускать нельзя. Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов возможность внедрения спецслужбами противника «подставы». В этом случае готовься к провокации, высылкам и политическим скандалам.

При получении предложения о сотрудничестве мы обязаны были проверить все, что подлежало проверке. Во-первых, нужно было выяснить, служит ли в Колсосе вообще сотрудник с такой фамилией? В нашем случае это подтвердилось. Для проверки мы достали закрытые списки всех сотрудников штаб-квартиры НАТО и других учреждений США в Норвегии с указанием телефонов, домашних адресов и т. д. Но был ли наш «доброжелатель» тем, за кого себя выдавал? Помогла Москва, которая навела справки по сведениям, сообщенным американцем, — из какого он штата, где учился, на ком женат. Цель как будто бы достигнута: «доброжелатель» не блефует.

Тем не менее я и сегодня не могу с уверенностью сказать, были ли эти обратившиеся к нам американцы искренними людьми или «подставами». Подозрения мои основываются на том, что от этих контактов не поступала какая-либо значимая информация. Знаю только, что подобные ситуации всегда очень деликатны и сулят либо крупный успех, либо крупные неприятности. Известно также, что лучше всего в таких случаях полагаться на опыт и сведения внешней контрразведки. Нередко бывало так, что отношения с иностранцами по всем критериям развивались удачно, но вдруг следовал сигнал контрразведчиков: немедленно прекратить разработку или законсервировать агента. В таких случаях лишних вопросов не задают и затраченного труда не жалеют. Основополагающий принцип разведки — принцип «фрагментарности»: каждый сотрудник и руководитель любого уровня знает только то, что ему положено, и не задает лишних вопросов. Цель такой организации работы состоит в защите источников информации, предотвращении утечки сведений и ограничении ущерба в случае провала. Оппоненты, если они достигли успеха, должны открыть лишь кусочек мозаики, но не всю картину. Когда в последние годы средства массовой информации просили меня прокомментировать нашумевшие «дела», например Олдрича Эймса в США или Стига Берлинга в Швеции, мне нечего было сказать. И не только потому, что я не хотел, но и потому, что не знал, Хотя в разведке и контрразведке я занимал высокие должности. Имя Эймса я впервые узнал из газет. Ценные источники, как правило, тогда были известны лишь 3–4 должностным лицам во всей разведке. На мой взгляд, это — свидетельство высокого уровня конспирации и профессионализма. Поэтому, когда бывшие советские офицеры, ставшие перебежчиками, направо и налево разбрасываются именами источников, действующих за пределами их участка работы, им не следует верить. Они блефуют, чтобы привлечь к себе внимание.

С провокаторами приходилось сталкиваться часто. Однажды я познакомился с норвежцем, который, будучи общественным деятелем среднего масштаба, проявлял необычайно большую осведомленность в политических вопросах. Во время наших встреч он анализировал события и делал оценки и прогнозы, которые казались мне очень любопытными, особенно по вопросам предвыборных кампаний, расстановки политических сил, проявляя недюжинную глубину суждений и блестящие знания. Норвежец не был активным членом какой-либо партии, но в годы войны принимал участие в антифашистском сопротивлении. И сегодня он не последняя величина на норвежском общественном поприще.

У меня начали складываться с этим деятелем хорошие личные отношения. Мы все чаще встречались с ним, и я подумывал о нем как о потенциальном объекте разработки. В то же время что-то подспудно вызывало тревогу. Его знания казались слишком точными для той работы, которой он занимался в одной из общественных организаций. Он неплохо ориентировался в американской внешней политике и деятельности ЦРУ и давал понять, что имеет доступ к секретам, которые могут меня заинтересовать. Что-то неестественное ощущалось во всей атмосфере наших отношений..

Однажды я решился на элементарную проверку: явился на заранее обусловленную встречу в кафе пораньше. По некоторым особенностям поведения я обнаружил там двух сотрудников контрразведки: одного — на улице, другого — в самом помещении. А я знал, что, когда шел на встречу, наружного наблюдения за мной не было. Следовательно, контрразведка откуда-то узнала о месте и времени нашей встречи. По телефону с норвежцем мы об этом не говорили. Значит, спецслужбы получили информацию от моего собеседника или через него. Оставалось догадываться, за кем они следят: за мной или норвежцем? Самым неумным было бы покинуть кафе. Это лишь позволило бы сотрудникам контрразведки понять, что я обнаружил их. После появления норвежца я подчеркнуто держался в разговоре с ним рамок своего официального дипломатического статуса в расчете на возможное подслушивание.