Судьба разведчика

— Еще хуже. У меня забирают и передают в КГБ архиважное дело, которое ГРУ ведет несколько лет. И ты в нем, кстати, тоже участвовал. Распоряжение о передаче я получил с самого верха. — Генерал показал пальцем на потолок и тихо добавил: — От самого Сталина. Передать все — и документы, и агентуру — приказано не кому-нибудь, а лично Берии. Ну, ты понимаешь, я не мог не выполнить указание главы государства и Верховного Главнокомандующего. Все передал. КГБ тоже вел разработку этого направления. Теперь принято решение все сосредоточить в руках Берии. Что и было исполнено. Лаврентий Павлович подробно ознакомился с нашими материалами, сопоставил со своими. И вот, знакомясь с делами, Берия пожелал узнать всех, кто хотя бы в малейшей степени причастен к этому делу. Ты один из них, это было отражено в моих записях, когда я тебе поручал особые задания. И вот Берия вызывает тебя к себе на Лубянку. Хочет с тобой поговорить.

Ромашкин знал: с Лубянкой всегда связано что-то неприятное, если не сказать больше. Вызов Берии не прозвучал как удар грома, а сверкнул в сознании ослепительной молнией, только без громыхающего звука.

— Зачем же я ему понадобился? — спросил Василий.

— Не знаю. Но предполагаю два варианта: первый — он может тебе предложить перейти на работу к нему и продолжать осуществлять связь, которой ты занимался по моим поручениям. Это лучший вариант, и ты сразу соглашайся. Потому что другой исход твоей встречи может быть очень нежелательным. Ты знаешь, наши спецслужбы не то чтобы конкурировали, но в каком-то смысле соперничали. Сведения ГРУ нередко оказывались более достоверными. Это всегда раздражало руководителей КГБ, которые были и до Берии. Раздражение это иногда выливалось в репрессии, арестованы и расстреляны три моих предшественника и многие опытные разведчики из нашего управления.

Не хочу тебя пугать, но вдруг Берия решит для полной конспирации дела, которое теперь поручено ему лично, нейтрализовать всех, кто был причастен к этому делу в нашей системе. А что значит нейтрализовать в его понимании, ты и сам догадываешься. К сожалению, я тебе помочь ничем не могу. Будем надеяться на лучшее.

Завтра к одиннадцати у личного его входа, что напротив памятника Дзержинскому, тебе заказан пропуск. После встречи позвони мне обязательно. Ну, ни пуха тебе, ни пера! Это не к немцам в тыл идти, тут, брат, ещё опаснее.

На сей раз Ромашкин даже мысленно не послал генерала к черту, настолько все было неожиданно и страшно. А когда спохватился, что не соблюл традицию, было уже поздно — расстались, пожав друг другу руки. И это тоже было плохой приметой.

На следующий день, точно к указанному часу, Ромашкин вошел в небольшой личный подъезд Председателя КГБ, Маршала Советского Союза и комиссара Государственной безопасности первого ранга Л. П. Берии.

Дежурный офицер, похожий своей холеностью на следователя Иосифова, долго и внимательно рассматривал удостоверение личности Ромашкина, будто он вообще впервые видит такой документ, прочитал все графы, и Василию показалось, что кагэбэшник вот-вот понюхает его книжечку. Наконец он изрек:

— Поднимайтесь на третий этаж, лифт здесь, — и указал на глубокий проем в стене отделанного мрамором холла.

В приемной и в кабинете Берии все было массивное: двери, окна, стены отделаны каким-то особым глянцевым деревом. Сам маршал в гражданском костюме, небольшого роста, широкоплечий, сидел за столом. Блеснув стеклами пенсне, так пристально посмотрел в глаза Ромашкину, что у него не в груди, а где-то в животе стало холодно.

Не отрывая своего леденящего взора от Ромашкина, Берия вышел из-за стола, не здороваясь, коротко бросил:

— Садитесь, — и теперь уже сверху вниз смотрел в глаза опустившегося на стул Василия.

— Кого вы помните из тех, с кем встречались во время заграничных командировок? — спросил четким, громким голосом Берия.

Ромашкину сразу вспомнились слова начальника ГРУ из его предположений по второму варианту: «Берия может устранить всех, кто был причастен к этому делу, с целью дальнейшей глубокой конспирации».

Василий почувствовал, что в горле его пересохло, и, чтобы не дать петуха, кашлянул в кулак и ответил:

— Я встречался во время передачи пакетов всего на несколько секунд, это было всегда один на один. Без посторонних. Кто эти люди — я не знаю. Они находили меня сами, удобный момент для встречи выбирали сами. Называли пароль (Василий не назвал показавшуюся здесь неуместной свою кличку «Ухажер»). Я отдавал конверт или получал что-то перед отъездом, и мы тут же расходились.

На всякий случай для убедительности Ромашкин добавил:

— Я их даже в лицо не помню.

Берия некоторое время глядел на Ромашкина. Василий чувствовал: в эти секунды решается его судьба, этот приземистый человек со стекляшками на глазах бросит одно слово, и его уволокут в подвал этого страшного дома, где люди исчезают навсегда.

Берия отвернулся, ушел за свой стол, молча посидел некоторое время, ещё раз пристально посмотрел на Ромашкина.