Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

У «кузена Никки», была еще одна причина выступить против «кузена Вилли».

Правительство надеялось на подъем патриотизма, который, как «встречный огонь», лишил бы горючего разгорающееся пламя революционного движения. И в какой-то мере эти надежды оправдались. В столице жители теперь выходили на патриотические манифестации, приходили ко дворцу, чтобы выразить свою солидарность с царской семьей.

Анна Вырубова пишет: «Посещение Их Величествами Петрограда в день объявления войны, казалось, совершенно подтвердило предсказания Царя, что война пробудит национальный дух в народе. Что делалось в этот день на улицах, уму непостижимо! Везде тысячные толпы народа, с национальными флагами, с портретами Государя. Пение гимна и «Спаси, Господи, люди Твоя». Никто из обывателей столицы, я думаю, в тот день не оставался дома. Их Величества прибыли морем в Петербург. Они шли пешком от катера до Дворца, окруженные народом, их приветствующим. Мы еле пробрались до Дворца; по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и разные лица, имеющие проезд ко Двору. Нельзя себе вообразить, что делалось во время выхода Их Величеств. В Николаевском зале был отслужен молебен, после которого Государь обратился ко всем присутствующим с речью. В голосе его были вначале дрожащие нотки волнения, но потом он стал говорить уверенно и с воодушевлением. Окончил речь свою словами, что «не окончит войну, пока не изгонит последнего врага из пределов русской земли». Ответом на эти слова было оглушительное «ура», стоны восторга и любви; военные окружили толпой Государя, махали фуражками, кричали так, что казалось, стены и окна дрожат. Я почему-то плакала, стоя у двери залы. Их Величества медленно продвигались обратно и толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные целовали их руки, плечи, платье Государыни. Она взглянула на меня, проходя мимо, и я видела, что у нее глаза полны слез. Когда они вошли в Малахитовую гостиную, Великие Князья прибежали звать Государя показаться на балконе. Все море народа на Дворцовой площади, увидав его, как один человек опустилось перед ним на колени. Склонились тысячи знамен, пели гимн, молитвы… все плакали… Таким образом, среди чувства безграничной любви и преданности Престолу — началась война».

На волне патриотизма Петербург переименовали в Петроград. Немцы стали врагами. Повинуясь запрету Священного синода, люди перестали наряжать елки на Рождество. Опустевшие германские и австрийские посольства грабили мародеры. Били витрины немецких булочных, испокон веку торговавших горячим хлебом на Невском проспекте и на Васильевском острове. Разумеется, озлобление было взаимным. Даже детская писательница Лидия Нарекая напишет в 1915 году по горячим следам «взрослый» роман «Ее величество любовь», где рассказана история семьи, пытающейся выбраться из Германии после объявления войны. Немцы изображены в нем как грубые, жестокие насильники, но, пожалуй, никто еще в Европе не подозревает, как долго продлится эта война, какой размах она примет и до каких пределов ожесточения дойдут ее участники.

* * *

Первый год войны был очень неудачным для России. И чем дольше продолжалась война, тем большие потери несла армия. Жорж Морис Палеолог, бывший в тот период послом Франции в России, цитирует в своих воспоминаниях письма, которые приходили в Россию с фронта: «В начале войны, когда у нас были снаряды и амуниция, мы побеждали. Когда уже начал ощущаться недостаток в снаряжении и оружии, мы еще сражались блестяще. Теперь с онемевший артиллерией и пехотой наша армия тонет в собственной крови».

Всеобщая ненависть к немцам распространилась и на Александру Федоровну. Собирались народные манифестации, требовавшие заключить ее в монастырь. Между тем в Россию потянулись поезда с ранеными.

Александра Федоровна решила устроить лазарет в Царском Селе и вместе со старшими дочерьми записалась на курсы медсестер. «Некоторым моя работа может показаться ненужной, — писала она, — но работа нужна, и каждые лишние руки пригодятся». Принцессы и императрица работали под началом первой русский женщины-хирурга княжны Веры Игнатьевна Гедройц.

Анна Вырубова вспоминала: «Мы приезжали в госпиталь к девяти часам утра и сейчас же направлялись в операционную, куда привозили раненых, разгружаемых с прибывших с фронта поездов. Состояние этих раненых не поддается никакому описанию. На них была не одежда, а окровавленные тряпки. Они были с ног до головы покрыты грязью, многие из них уже сами не знали, живы ли они; они кричали от ужасной боли.