Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

«Десятилетнее ее царствование с внешней стороны представлялось современникам как бы продолжением славного царствования Петра Великого, как по внешней, так и по внутренней политике. Действительно, среди западноевропейских держав Россия в ее царствование не только удержала положение, занятое ею при первом Императоре, но еще более закрепила его», — пишет биограф Анны, русский историк конца XIX века Дмитрий Александрович Корсаков.

Там, где при прежних правителях совершился отход от установлений Петра, все вернулось на прежнее место под руководством и контролем прежних сподвижников Петра, прежде всего Андрея Ивановича (Генриха Иоганна Фридриха) Остермана и Буркхарда Миниха.

* * *

Анна не была красавицей в общепризнанном смысле этого слова. Но так же общепризнанно, что корона способна придавать в глазах людей шарм лицам самым заурядным. Наталья Шереметьева, невеста одного из опальных Долгоруких, глядя из окна своей светлицы на то, как едет на коронацию женщина, которая собирается безжалостно сослать всю семью ее жениха в Сибирь, видит такую картину: «Престрашного она была взору! Отвратное лицо имела. Так велика была: меж кавалеров идет, всех ростом выше и чрезвычайно толста».

А леди Джейн Рондо встречает в Петербурге совсем иную женщину: «Она почти моего росту, но несколько толще, со стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде, но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна.

Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива, и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом».

Испанский дипломат герцог де Лириа вносит в портрет, нарисованный Джейн Рондо, новые краски: «Царица Анна была вдовствующею герцогинею Курляндскою, когда была возведена на престол, и дочерью царя Иоанна, старшего брата Петра I. Она толста, смугловата, и лицо у нее более мужское, нежели женское. В обхождении она приятна, ласкова и чрезвычайно внимательна. Щедра до расточительности, любит пышность до чрезмерности, отчего двор ее великолепием превосходит все прочие европейские. Она строго наблюдает повиновение к себе и желает знать все, что делается в ее государстве; не забывает услуг, ей оказанных; но вместе с тем хорошо помнит и нанесенные ей оскорбления. Словом, я могу сказать, что она совершенная государыня, достойная долголетнего царствования».

Еще один портрет нам дает прожившая три года в Петербурге англичанка Элизабет Джастис: «Ее величество высока, очень крепкого сложения и держится соответственно коронованной особе. На ее лице выражение и величия, и мягкости. Она живет согласно принципам своей религии. Она обладает отвагой, необычной для ее пола, соединяет в себе все добродетели, какие можно было бы пожелать для монаршей особы, и хотя является абсолютной властительницей, всегда милосердна».

Императрица предоставила ведение дел созданному ей правительству во главе с курляндским дворянином Бироном, ставшим для нее самым ближайшим другом и фаворитом. Но не менее чем с Бироном она была дружна с его женой. Семья Биронов жила в Летнем саду, в Летнем дворце Петра, и императрица нередко начинала день с того, что пила кофе в комнатах мадам Бирон.

Императрица Анна строго поделила свою жизнь на официальную и частную. На официальных церемониях она являлась монархиней огромной империи, женщиной, сочетающей величие и роскошь в одежде с любезными манерами. Такой ее запомнили многочисленные иностранные гости Петербурга.

Двор также должен был соответствовать императрице. Запрещалось появляться на официальных приемах в одном и том же костюме более двух раз. Платья шили из золотой и серебряной парчи или бархата, зимой украшали мехами и всегда — драгоценностями. К тому же портные-иностранцы были малочисленны и задирали цены за свою работу. В ту пору ходила поговорка: «Этот кафтан — деревня». Это означало, что за покупку тканей и пошив костюма пошли деньги, полученные от продажи целой деревни крепостных — около 200–300 рублей (одно из платьев госпожи Бирон стоило 500 рублей).

Летние дни Анна Иоанновна проводила в Петергофе или в Летнем саду, где для нее по проекту Бартоломео Франческо Растрелли построили новый дворец на берегу канала, напротив Марсова поля. Жила она там уединенно, в компании только своих фрейлин и приближенных, и развлеклась, стреляя птиц из окна дворца. Стреляла она, по словам современников, весьма метко.

* * *

Элизабет Джастис, посещая Зимний дворец (это не тот Зимний дворец, который знаком нам, а его предшественник, стоявший на том же месте и также построенный Растрелли) видит царицу во всем ее блеске и рядом с нею — двух принцесс-сирот.