Судьба штрафника

Однако (так бывает только в сказке или в кино) вот и спасение! У лесопосадки я вижу всадника и в сумерках узнаю командира взвода Васильева. Он ожидал, не появится ли обоз или убегающие его солдаты. Он ускакал от них, и его мучила совесть. Я окликнул его, и Васильев подъехал к нам, когда в очередной раз опять упала лошадь.

— А где наши? — спросил командир взвода, не уточнив наши войска или наша рота.

Не ответив, я приказал Быкову быстрее распрягать раненую лошадь, а Васильеву сказал:

— Быстрее расседлывайте свою лошадь! — И увидев, что он колеблется и даже повернул лошадь, чтобы ускакать, я прикрикнул, не соблюдая субординацию:

— Надо спасать штабные документы! Секретные… Совершенно секретные! Давайте лошадь!

Впрягли новую лошадь, а раненую оттолкнули в сторону. Комвзвода и я прыгнули в повозку, и Быков погнал. Раненая лошадь побежала за нами, упала, забилась на асфальте, вновь поднялась, начала гнаться за нами. Спуск под горку прибавил нам скорости, и лошадь отстала.

Немецкие танки теперь даже несколько опережали нас, обозначались в темноте ракетами и звуками пулеметных очередей. Они шли совсем близко и почему-то параллельно шоссе, возможно, боясь лобовой встречи с нашими противотанковыми орудиями. Ракеты и пулеметные очереди, скорее всего, служили для создания паники.

Лошади ходко неслись под уклон, а впереди на белом снегу еще издали мы увидели черное пятно, подобное тени большого облака. И вот мы врезались в «пробку». Через небольшую реку был переброшен мост, к которому подходило шоссе, поднимаясь на высокую насыпь. Там в несколько рядов сгрудились подводы и автомашины. Мы были в самом хвосте. Генерал с автоматчиками командовал у въезда на мост.

Танки приближались, и пули завизжали в воздухе. И вновь как там, в селе, какой-то обезумевший шофер «студебеккера» пошел штопором в «пробку». И тогда я приказал Быкову:

— Давай под откос! Езжай тебе говорю! А вот там надо взобраться на откос и попасть в след машины.

Тот понял. Я и Васильев соскочили с подводы, и Быков слетел с ней вниз. Туда же почти кувырком по снегу спустились и мы.

— А теперь давай правь вон туда, так, чтобы попасть вслед вон той автомашине.

Быков, нахлестывая лошадей, разогнал подводу и стал подниматься на откос. Но, не дотянув до бровки насыпи, лошади стали скользить, и повозка с упряжкой стала угрожающе сползать. Я, комвзвода и ездовой уперлись в повозку. Быков недаром носил такую фамилию. Мы задержали подводу, а лошади обрели устойчивость и буквально ухватились передними копытами за бровку откоса. И хорошо, что не раньше, иначе «студебеккер» сбил бы их, выскочивших поперек шоссе. Но к нам уже бежали автоматчики и генерал.

— Назад! Куда прешь! Назад! Долой с дороги! — Они, трехэтажно матерясь, хотели пустить нашу подводу под откос.

— Мы спасаем штабные секретные документы, помогите нам!

Солдаты убавили прыть, явно ожидая решения генерала, а потом подхватили повозку и вынесли за «студебеккер».

Генерал увидел, что дело сделано, и повернулся к другим. А мы следом за машиной проскочили на другой берег реки. Ноги лошадей дрожали от напряжения. Мы не посмели сесть в повозку и бежали, держась за нее. Ветер обжигал, сзади вспыхивали зарницы ракет и несколько раз бухали орудия и разрывы снарядов.

Подводы и машины шли сплошной лентой, вперемешку, и нетерпеливые шоферы подталкивали подводы или съезжали на обочину и буксовали в кюветах.

Приближался город Шопрон. В нем паника охватила штабы армии, медсанбаты и тыловые подразделения. Раненые, которые могли передвигаться, бежали за огороды, на луг, который был превращен в аэродром. На него один за другим садились самолеты «Дуглас», в них санитары вталкивали раненых, и самолеты взлетали, чудом не цепляясь за верхушки деревьев и крыши домов. Неходячие раненые ползли по снегу на улицу, где двигался поток подвод и автомашин, и умоляли взять их с собой, цеплялись за колеса, кричали, ругались. Танки противника уже били из орудий по взлетающим самолетам, медперсонал разбежался. Транспорт медсанбата и госпиталей ушел с имуществом и врачами. Кто-то из командиров метался с пистолетом ТТ, стрелял в воздух, пробуя остановить автомашины и выгрузить из них солдат, чтобы забрать раненых, но его не слушали.

Поток подвод двигался по основной улице Шопрона, а в переулке, недалеко, находился дом, где жила Маришка, Юлишка, Штефан. Туда заезжали передохнуть наши командиры взводов, и потом мне рассказали, как убивалась Маришка. Она спрашивала, где я, почему не с ними, и заливалась слезами, думая, что я убит. У меня же не было ни минуты времени, чтобы заехать во двор Маришки, нам грели пятки танки, и каждая минута стоила жизни.

Мы, нахлестывая лошадей, бежали и бежали, и только под горку садились в повозку, чтобы отдохнуть. Но тогда за нас принимался мороз, и взмокшую от пота спину словно обливали холодной водой. Танки остались где-то сзади, но машины и подводы не останавливались всю ночь.

Занималась кровавая заря. Мороз еще больше крепчал. Язык колюче ворочался во рту, мучили жажда, голод, холод, мертвецкая усталость.