Судьба штрафника

В Москву мы приехали, когда стало вечереть. Мы во все глаза смотрели на нашу столицу — какая она военная? По улице, примыкающей к станции, женщины с противогазами через плечо вели, держа за веревки, огромного «слона» — аэростат воздушного заграждения. Потом мы видели, как аэростаты поднимались в небо и застывали, словно рыбы в прозрачной воде, подсвеченные заходящим солнцем. Москва погрузилась в темноту. Изредка можно было видеть проезжавшие автомашины с прищуренными, словно глаза дремлющего кота, фарами. Нас покатали по путям и стрелкам, и вновь ритмично застучали колеса, убаюкивая нас на соломе.

На рассвете я проснулся от тишины. Поезд стоял без паровоза в каком-то тупике маленького полустанка. Застучали и завизжали отодвигаемые двери вагонов, раздалась команда: «Выходи строиться!» Из обогретых вагонов нехотя выпрыгивали в прохладу заспанные ребята. Мы увидели новых командиров в фуражках летчиков, но в серых шинелях и с ножами на поясах. Им и стали нас передавать посписочно, повзводно, а когда формальности передачи были закончены, наши новые командиры сообщили, что мы сейчас пойдем в часть.

Повзводно, по четыре в ряд, мы зашагали за своими командирами. Солнце поднялось над горизонтом, снимая с нас дрожь, обсушило росу. Мы вышли на обширное поле, по которому вблизи кромки леса проходила дорога. Внезапно мы услышали далекий мощный гул, который нарастал, а затем в небе появились треугольники крапинок, летящих на нас. Раздалась команда «Воздух!», вдоль кромки леса сверкнули молнии, и страшный грохот ударил по ушам.

Мы бросились бежать в лес, а навстречу нам сверкали молнии и раздавались взрывы. В стройных рядах вражеских самолетов расплывались дымные шапки разрывов снарядов, небо все гуще и гуще покрывалось этими шапками. Потянулись к земле черные шлейфы дыма — это горели падающие самолеты. От других самолетов горохом посыпались бомбы, которые противно выли и, приближаясь к земле, пропадали из виду. Землю рвало с огромной силой. Вдруг вся армада начала разворачиваться и ушла куда-то в сторону, стрельба прекратилась. Остались только черные расплывчатые шлейфы, оставленные сбитыми бомбардировщиками.

Мы собрались на дороге и смущенно смотрели друг на друга. Неприятно было показывать свою боязнь. Я уже встречался с авианалетами, а большинство ощутили это впервые. Что и говорить, очень неприятное это ощущение, когда видишь летящие, кажется, именно в тебя воющие бомбы и слышишь вспарывающие землю и воздух необычайной силы разрывы.

Построенные повзводно, мы вновь продолжали свой путь. Солнце подкрашивало в розовый цвет расползающиеся в небе барашки от разрыва зенитных снарядов. Впереди мы увидели деревянную будку и полосатый шлагбаум, часовых. Командир головного взвода переговорил с часовыми, те подняли шлагбаум, и мы вошли, как оказалось, на территорию, прилегающую к Внуковскому аэродрому.

Нас привели в лес, в котором размещались дачи москвичей. Старшина по списку проверил наличный состав и повел к складским помещениям: там нам выдали обмундирование, а нашу одежду мы связали в узлы, прицепили бирки и сдали на склад. При переодевании у некоторых брюки оказались чуть ли не по колено, а рукава гимнастерок — по локти. Смеялись, менялись с теми, у которых все было наоборот. В другом складе нам выдали котелки, ложки, кружки, фляги, ремни, кирзовые сапоги, портянки, мыло, вещмешки.

Затем нас повели в походную баню. Возле больших брезентовых палаток стояли на автошасси котельные для подогрева воды и автоцистерны с водой, «вошебойки». В палатках были деревянные полы и над ними душевые сетки.

Наконец, уже к обеду, когда «кишки играли марш», нас подвели к кухне и в новые котелки и крышки к ним выдали обед из двух блюд — борщ и кашу с тушенкой, по куску хлеба. Армейская жизнь началась.

Вновь построили на перекличку. Меня подозвал старшина, возле которого стоял капитан. Старшина сказал, чтобы я шел с капитаном. Капитан привел меня в 1-й отдел штаба дивизии, усадил за стол и заставил писать автобиографию. Я бойко начал писать, благо она тогда вмещалась на четвертушку листа. Капитан взял листок, хотя я еще не окончил писать, прочитал и сказал:

— Так вот что, товарищ Уразов, вы будете служить в моем распоряжении писарем в штабе дивизии. У вас среднетехническое образование, и вы нам подходите.

Он открыл дверь и подозвал старшину, сказал, чтобы меня зачислили во взвод охраны штаба, а работать я буду у него в оперативном отделе. Жильем обеспечить вместе со взводом.

Старшина крикнул: «Яхонтов, ко мне!» К нам подошел высокий худой солдат, лихо козырнул.

— Вот товарищ… — старшина взглянул в листок, — товарищ Уразов будет в вашем отделении. Получите матрас, одеяло, наволочку и устройте на жилье. Работать он будет здесь! — И он кивнул на капитана.

Яхонтов повел меня в коттедж. Он еще не был отделан, и через щели в стенах узкими полосками светило солнце. Мы взяли два матраса, одеяло, наволочку. Матрас мой положили на пол мансарды рядом с матрасом Яхонтова. С нами спал еще и Саша Мезенцев из хозвзвода. Так началась моя по-настоящему армейская жизнь.