Судьба Шута

Мы не имели ни малейшего представления о том, как долго плутаем в ледяном лабиринте, и ужасно устали. Ступеньки оказались невысокими и неровными. Кроме того, складывалось впечатление, что по ним таскали вверх и вниз тяжелые предметы. По мере того как мы спускались все ниже, воздух становился более сырым, а запах моря усилился. Мы то и дело теряли равновесие на скользких ступенях, а вскоре и вовсе зашлепали по воде. Кто-то посыпал ступеньки песком, но он вмерз в лед, и на нашем пути постоянно возникали ледяные кочки — причем в самых неожиданных местах. Потом по стенам потекла вода, и нам на голову полился мелкий холодный дождь. Запах моря стал еще сильнее, но нас по-прежнему окружало призрачное голубое сияние.

Когда мы остановились на последней выщербленной ступеньке, мы осознали всю тщетность своих надежд. За полоской льда шел склон из истертого черного камня, а дальше начинался берег с черным песком, в который было вбито несколько металлических колышков. Очевидно, сюда время от времени приплывали маленькие лодочки. Волны набегали на берег, а над головой у нас, едва различимый в бледно-голубом сиянии, высился ледяной потолок.

— Будь у нас лодка да еще отлив, я бы рискнул, — сказал я.

— Если бы, — проговорил Шут и захихикал.

Я удивленно на него посмотрел. Он выглядел ужасно, и дело было не только в тусклом голубоватом свете. Он взял у меня из рук свой заплечный мешок и уселся на мокрую ступеньку. Несколько мгновений он прижимал его к себе, словно ребенок, обнимающий любимую игрушку, затем открыл и, порывшись в нем, достал флягу с бренди. Открутив крышку, он протянул ее мне.

Я взял, взвесил на ладони и выпил примерно четверть. Оказалось, что это тот же самый абрикосовый бренди, которым Шут угощал меня, когда мы приехал навестить нас с Недом в нашей хижине. Я почувствовал на языке тепло летнего дня, потом выдохнул через открытый рот, ощутил аромат абрикосов и дружбы и протянул Шуту флягу. Он взял ее у меня из рук и взамен дал кусок черного хлеба размером с половину моей ладони. Я сел рядом с ним и принялся медленно есть, обнаружив внутри орехи и изюм. Ломоть был жестким, сладким и очень маленьким, и я понял, что ужасно проголодался. Мы ели не торопясь, растягивая удовольствие. Слизнув последние крошки с ладони, я посмотрел на Шута и спросил:

— Пойдем наверх?

— Там нет выхода, — тихо ответил Шут. — Вспомни, где мы находимся, и легенды, которые рассказывают островитяне. Здесь они входили под лед, чтобы посмотреть на Айсфира. Та маленькая винтовая лестница наверняка ведет к нему. Иначе зачем она вообще нужна?

— Может быть, она выходит на поверхность, — не сдавался я. — Мы же не проверяли, откуда нам знать. А если тот, другой, более широкий коридор ведет к дракону? Это было бы логично.

Шут покачал головой.

— Нет. Дракон должен находиться над нами, ведь его иногда видели с поверхности ледника. Лестница ведет к дракону, а не наружу, — упрямо повторил он. А потом, прислонив голову к ледяной стене, добавил: — Мне отсюда не выйти. И я всегда это знал.

Я встал на ноги. Штаны у меня промокли. Ну и пусть!

— Поднимайся! — велел я Шуту.

— Бессмысленно.

— Вставай! — потребовал я и, увидев, что он даже не пошевелился, схватил его за воротник и резко поставил на ноги.

Он не сопротивлялся, только грустно посмотрел на меня.

— Мы проделали огромный путь, чтобы попасть сюда, вместе, мы шли сквозь годы, разными тропами, и многое пережили. И если нам суждено встретить свой конец здесь, подо льдом Аслевджала, я намерен посмотреть на проклятого дракона, заманившего нас сюда. И ты тоже.

Вряд ли в мире есть что-нибудь более утомительное, чем шагать по широким невысоким ступеням. И тем не менее мы поднялись наверх. Как и по дороге вниз, мы старались прижиматься к стене и прислушивались, не идет ли кто-нибудь нам навстречу. Шум волн и пение капель постепенно становились все тише.

В конце концов мы добрались до того места, где три коридора расходились в разные стороны. Там мы остановились и прислушались, но ничего особенного не услышали.

Я устал и не сомневался, что уже давно наступила ночь. Мне казалось, что моя голова набита ватой, сквозь которую пытаются прорваться жужжащие без передышки пчелы. Шут выглядел ужасно. Мы миновали коридор и ступили на винтовую лестницу. Как только мы завернули и нас уже нельзя было увидеть из коридора, я остановил Шута.

— Слушай, допей остатки бренди. Он тебя согреет и, может быть, поднимет настроение. В любом случае, ему будет лучше в твоем желудке, чем во фляжке.

— А можно мне сесть?

— Нет. Я боюсь, что мне не удастся тебя снова поднять и заставить двигаться, — безжалостно ответил я, но он уже опустился на ступеньку.

Шут снова достал фляжку и протянул мне. Я решил не спорить, смочил губы и вернул ему фляжку со словами:

— Допивай.

Что он и сделал — одним большим глотком. Мне показалось, что Шут слишком долго возится с крышкой, а потом убирает флягу в мешок.