Судьба — солдатская

Валя, посмотрев на Матренин крой, проговорила:

— Давайте, я пошью. Помогу вам.

Закрыв плотные ставни, они целый вечер шили. Где-то к полночи Матрена унесла готовые фуфайки из избы. Вернулась минут через двадцать. Пустая. Пояснила:

— Дома-то не держу. Мало ли что!

Валя дошивала последний рукав. Матрена забралась на печь. Разговорилась. И выходило, что портняжным делом она занялась потому, что заведующий сельпо, с которым она подружилась («Не война — свадьбу бы вот сыграли!»), ушел в партизаны, а раз он партизан, то что же ей остается делать, как не помогать ему и его товарищам по оружию, чем может.

Глава четвертая

Варвара Алексеевна, мать Вали, за время своих скитаний натерпелась всего вдосталь.

В Луге, когда Морозова приехала туда на полуторке, родственников своих она не нашла. Соседи сказали: эвакуировались. Дом стоял забитый. Морозова попросила соседа оторвать доски. Поселилась. В погребе нашла бутыль подсолнечного масла, стояли по полкам варения, в сусеке хранилось с мешок сеянки… На огороде рос лук, морковь, доцветала картошка, наливались яблоки в небольшом саду, спели на кустах ягоды… Когда немцы 20 августа прорвали фронт западнее Луги, под станцией Серебрянка, и он, загрохотав, пошел на город, в небе появились вражеские самолеты. Морозова спряталась в канаве на огороде. Тряслась от страха, слушая гул над землей… Дом разбомбили. И Варвара Алексеевна попросилась жить к соседям, через улицу. Те приняли. Но с приходом немцев в Лугу Морозова заметила, что ей хозяева не очень рады. Старик стал заниматься скупкой барахла и перепродажей его на открывшемся рынке, а жена его, старуха еще жадней хозяина, потребовала от Варвары Алексеевны, чтобы та «за постой» шила им платья из материала, который приносил откуда-то хозяин… Готовые платья старики продавали. Хозяин поговаривал уже о собственной лавчонке. Урожай в саду родственников Морозовой забрали себе — компенсация-де за то, что она живет у них на всем готовом… Морозова сохла — от скудного пайка, на котором они ее держали, от горьких дум. И решила она вернуться в Псков. У ее хозяев к этому времени появилась бумага, в которой говорилось, что они помогают гитлеровцам, и оккупационные власти их не трогали… Однажды к ним пришел дородный немец. Старик, изгибаясь перед ним, как мог, приказал Варваре Алексеевне накрывать стол в горнице. Покрикивал на нее. Сидя с хозяйкой и гостем за блюдами и бутылкой самогона, угощал того, заискивающе вслушивался в ломаную русскую речь немца. Опьянев, они ладили какую-то сделку. Били по рукам. Обнимались, пьяно тычась друг другу в морды… Когда гость ушел, хозяева улеглись спать, а Морозова убирала за ними со стола, а потом легла на свою подстилку в кухне и весь остаток ночи проплакала. Перебирала в памяти свою жизнь, вспоминала горечи, которые когда-либо сваливались на ее голову. И не припоминала такого позора, чтобы ей приходилось ухаживать за врагами. «Надо собираться в Псков, — подумала она под утро. — По лесочкам да по тропочкам как-нибудь доберусь… Там и о семье прояснится все». Но этому ее плану не суждено было сбыться: когда на востоке чуть занималась заря, в кухонное окно тихо постучали. Морозова поднялась с сундука, на котором было раскинуто тряпье — лежанка. Открыв форточку, спросила так, чтобы не разбудить хозяев:

— Что надо?

Человек оглядел улицу, а потом произнес:

— Скажите, — и махнул рукой на дом ее родственников, — а давно эта изба разбита?

— А вам кого? — насторожилась Варвара Алексеевна — поведение мужчины напоминало ей то далекое время, когда под Псковом зверствовали банды Булак-Балаховича и когда вот так же из лесу изредка приходили от Спиридона Ильича к ней люди, чтобы передать от него поклон.

— Морозову я ищу. От дочери ее я.

Варвара Алексеевна ничего больше не слышала. Набросив второпях платье, заспешила к наружной двери. В коридоре ее остановил хозяин.

— Кто там?

— От дочери это, — просияв, сказала Морозова и побежала открывать.

Она впустила мужчину в дом, провела на кухню. Хозяин, неприветливо поздоровавшись с пришельцем, втянул через широкие ноздри воздух. Будто почувствовал чужой дух в избе — поморщился. Скрылся в горнице.

Человек был провожатым Вали.

Усадив его на сундук, Морозова стала расспрашивать. Тому, видно, было некогда. Он в нескольких словах пояснил, что дочь ее поблизости.

— Вот, надо решить: идти ей сюда или как? — объяснил он и, увидав через открытые двери проходившего по коридорчику хозяина, проговорил: — Осип Макарыч! Не узнал ведь я тебя.

Провожатый поднялся. Подал руку остановившемуся в дверях хозяину. Долго тряс ее. Молвил:

— Вот… Наведаться пришел… Сердце-то скучает… А ты как тут, при новом-то порядке? Ущемляют сильно или так, болтают только?

Хозяин слушал его молча. Потом, уведя глаза в сторону, процедил, как обрезал:

— Не заговаривай зубы… Партизанишь, значит? — И помешкав: — Здесь, в городе, от вашего брата, которые супротив властей идут, перья да пух один летит… Учти. Оружие, поди, имеешь? — И пошел в горницу.

Провожатый сразу все понял. Вслед ему бросил: