Судьба — солдатская

Сложив в нишу диски, Чеботарев взялся за гранаты и противотанковые бутылки с воспламеняющейся жидкостью. Потом зачем-то ощупал вещевой мешок, в котором любовно хранил книгу Николая Островского «Как закалялась сталь». Вспомнилось, как тринадцать дней назад, в первый день войны, когда взвод на плацу перед казармой приводил себя в боевую готовность, он с Карповым набивал патронами диски. К ним подошел Варфоломеев. Командир долго смотрел на вещевой мешок Чеботарева, потом нагнулся и, прощупав его, спросил: «Что это у вас? Книга? Не тяжеленько будет с ней в походе?» Чеботарев ответил, несколько смутившись: «С этой книгой только легче будет — «Как закалялась сталь» Островского». Карпов шмыгнул красным носом, встал: «Я, товарищ лейтенант, говорил ему, чтобы бросил… Не до книг будет. А он слушать не хочет… Я вот сапоги хромовые бросаю, а ему книжку бросить жалко». Варфоломеев долго молчал. Наконец сказал Петру: «Раз Островский, так ничего. — И к Карпову: — Вы тоже мне… Всегда как ляпнете, так хоть на стенку лезь. Надо понимать: сапоги и Островский… Какое может тут сравнение!.. — И, подумав: — Мы еще читку устроим по этой книге между боями…»

Подошел командир отделения Курочкин.

Петр выпрямился. Стал выговаривать, что боеприпасов у него мало.

— Вот от тебя-то я не ожидал этого… — перебил его Курочкин и увел в сторону глаза — в воздухе что-то просвистело, и вдруг все трое увидели, как в стороне от КП Холмогорова рванул, поднимая землю, снаряд.

И враз тишина наполнилась пушечной стрельбой, и позиции роты покрылись грибками черных, оглушительных взрывов. «Началось», — не то подумал про себя, не то проговорил вслух Чеботарев. Карпов высунул голову над бруствером и озирал позиции. Курочкин, схватив его за плечо, рванул вниз и закричал:

— Ты что, думаешь, мне жизнь твоя не дорога? Мне… у меня бойцов мало, чертова дубина! — И побежал по траншее к доту с сорокапятимиллиметровой пушкой и станковым пулеметом, где он выбрал для себя место, чтобы управлять боем.

Артиллерийско-минометный налет длился минут пятнадцать — двадцать. Петру это время показалось вечностью. Жутко было поднимать над бруствером голову, но еще невыносимей было лежать на дне окопа в неведении, что делается вокруг. И он, пересилив охватившее его оцепенение, приподнялся, выглянул. Над полем стояли дым и пыль. Мелькали, сверкая, как светлячки в ночное время, смертоносные вспышки разрывов. Среди них, не понимая, куда бежать, метался одичавший конь Холмогорова, на котором тот почти не ездил. Огонь переносили уже в глубину обороны, когда он выскочил на нейтралку и понесся к прудику. Не добежав до прудика метров сто, конь мгновенно исчез в облаке взрыва.

— На мину напоролся, что ли? — разжав напряженно сжатые губы, вздохнув, проговорил Карпов — жалел лошадь.

Чеботарев промолчал: он все смотрел вперед и ждал, что вот-вот немцы вырвутся из-за кустов за болотом и пойдут в атаку.

Обстрел оборвался внезапно. И наступила гнетущая тишина. Она длилась, может, минуту, может, две. Потом ее нарушил далекий звук рожка Варфоломеева, дающего сигнал: «Приготовиться к отражению атаки».

Петр невольно повернул голову на рожок. Вдоль отсечных позиций по брустверу бежал Буров. Потом взгляд Петра метнулся туда, на запад, откуда слышался далекий шум моторов, и увидел, как по шоссе, прямо на отделение Зоммера, медленно двигались черные точки мотоциклистов, за которыми ползли три танка. Километрах в двух от окопов танки сошли с дороги и остановились за валунами, нагроможденными кучами. Мотоциклисты, набирая скорость, неслись дальше.

В стороне, у деревушки, гудел рожок: «Слушать мою команду». Чеботарев, стараясь не пропустить сигнал «огонь», поймал впереди несущегося мотоциклиста на мушку и ждал.

В траншею спрыгнул запыхавшийся Буров. Слышно было, как у ячейки Сутина он кричал:

— Ты что, спать сюда прибыл? Задачу не знаешь?!

Карпов, тоже выбравший мишень и державший ее на мушке винтовки, сквозь зубы проронил:

— Не пойму я Сутина… Скользкий он какой-то. Все думает о чем-то. Трусит, может?

— Вот настоящие бои начнутся, поймешь. Каждый на виду будет, — продолжая держать на мушке мотоциклиста, ответил Чеботарев.

Возле Чеботарева с Карповым Буров остановился.

— Без приказа не стрелять, — сказал он, не спуская глаз с движущихся мотоциклистов, и побежал дальше, ко второму отделению, оседлавшему шоссе.

Чеботарев удобней упер ногу в боковую стенку ячейки. Ждал команды. Уже видны были поблескивающие на солнце каски мотоциклиста и стрелка, сидящего за пулеметом в люльке… Странное чувство овладело Чеботаревым: с одной стороны, он в нетерпении ждал, когда разрешат стрелять, с другой — это Петр ясно почему-то осознал именно в эти минуты, — палец на спусковом крючке судорожно подрагивал, глаза видели в мотоциклистах не врагов, а людей. Убивать их было страшно.

Карпов говорил рядом — размеренно, с напряжением в голосе:

— Вот, фугасом бы рвануть.

Чеботарев обернулся. Окинул Карпова разгоряченными глазами. Снова припал к прицелу.