Судьба — солдатская

Оторвавшись наконец от бинокля, Холмогоров пристально посмотрел на Бурова и сказал:

— Мы вот строим тут с тобой прожекты насчет «вперед заглянуть», а нам надо не об этом думать, а как сбить спесь с гитлеровцев вот сейчас, здесь, сию минуту.

— А что случилось? — не понял Буров.

— Что? Немцы сейчас выдвигаются через кустарник к болоту. Видно, оттуда ударить хотят.

Холмогоров торопливо пошел в блиндаж, соединился по телефону с Похлебкиным. Буров, остановившись в проходе, слушал, как командир роты говорил в трубку об обстановке, складывающейся на его участке обороны, и о том, что считал необходимым несколько видоизменить систему взаимодействия огневых средств.

— Надо усилить первый взвод, особенно отделение Растопчина, а у нас там ни черта. Батарею противотанковых пушек, говорю, на правый фланг роты передвинуть надо!.. Что?.. Передвинуть, говорю!..

Холмогоров вдруг смолк. Нахмурив брови и сузив глаза так, что от них остались одни щелочки, слушал комбата. Когда голос Похлебкина оборвался, он положил на телефонную коробку трубку, вытер со лба пот и процедил, обращаясь к Бурову:

— Черт-те что! Накричал, в самовольстве и трусости обвинил, а в суть не вник. — И кивнув в сторону немцев: — Неужели ему не понятно, буквоеду, что они  т а м  пойдут и, значит, к  э т о м у  надо готовиться, предупредить  э т о?! Полковая артиллерия! Да разве полковая артиллерия тут поможет, если она где-то на куличках?

Холмогоров ругался долго. Выждав, Буров предложил предпринять что-нибудь в рамках, дозволенных для роты. Тот посмотрел на него так, будто встретил впервые.

— «В рамках дозволенного»!.. — передразнил он политрука и вдруг заговорил уже на полном серьезе: — В рамках дозволенного у меня все учтено. Так что сдвинуть с места нечего.

— А ты все-таки пораскинь мозгами, — настаивал Буров.

Холмогоров задумался. Они опять вышли из блиндажа в траншею. Прислонившись к брустверу, придирчиво переоценивали расположение огневых средств роты. Отделение Растопчина, перед фронтом которого, за кустарником, шла непонятная, угрожающая возня немцев, действительно огневую мощь имело незначительную. Но когда Буров предложил Холмогорову самовольно передвинуть батарею сорокапяток, командир просопел:

— Каждый сверчок знай свой шесток. Учти, мы с тобой пока не генералы. Я под трибунал не хочу.

Весь остаток дня Холмогоров пробыл в каком-то нервном напряжении. Несколько раз заглядывал на позиции первого взвода. Посоветовавшись с Варфоломеевым, усилил двумя станковыми пулеметами правый фланг за счет ослабления левого. Стык между вторым взводом и первым теперь оказался прикрыт огнем надежнее.

— Эх, теперь бы еще противотанковых пушечек! — вздохнул Варфоломеев. — Тут у нас… провал.

— Придется отбиваться противотанковыми ружьями, гранатами, бутылками, — ответил Холмогоров и пошел, немного успокоенный, к себе на КП.

Поздно вечером в наступившей тишине стало слышно, как урчат между кустами занимавшие исходный рубеж для атаки немецкие танки. Рано утром на позиции роты Холмогорова налетела авиация. Бомбили с полчаса. Когда самолеты улетели, началась артиллерийская подготовка. Гитлеровцы забрасывали позиции батальона снарядами и минами, не жалея боеприпасов. В воздухе носилась желтая пыль, в которой расплывалось, потускнев, солнце. Свистели, повизгивая, на мгновение заглушая сплошной гул, осколки. Они то и дело ударялись о валуны, вросшие в землю, и высекали из камня, как кресалом, яркие огненные вспышки. От этого, казалось, огромное, утонувшее в желтой пыли и черном пороховом дыму поле как бы искрилось…

Минут через десять стрельба гитлеровцев начала ослабевать. Холмогоров, сообразив, что они переходят на беглый огонь и переносят его в глубь нашей обороны, чтобы бросить пехоту и танки в атаку, выскочил из блиндажа. Побежав было по траншее на запасной КП роты, находившийся за отделением Растопчина, он, как-то неестественно схватившись за правый бок, выпустил из руки автомат и стал садиться. Видевший это Буров выбежал из блиндажа. Подхватив командира роты под мышки, он посадил его, прислонив спиной к стенке. Холмогоров посидел так, а потом стал валиться на бок. Политрук с подоспевшим связным положили его на дно траншеи.

Холмогоров срывающимся голосом кричал в блиндаж телефонисту:

— Передать общий: всем занять боевые места. Приготовиться к отражению атаки…

Труся́, торопливо подбежали откуда-то по траншее фельдшер и два санитара с носилками.

Холмогоров был ранен осколком. Ребро на правом боку, вывернувшись, торчало через рваную дыру в гимнастерке. Оттуда хлестала кровь.

Командира перенесли в блиндаж.

Буров, принявший командование ротой, приказал тут же доложить о случившемся майору Похлебкину, а сам склонился над Холмогоровым, которому в это время накладывали на рану повязку. Холмогоров, не обращая внимания на боль, наставительно говорил политруку:

— Ты… поближе к Варфоломееву будь. Он парень с головой. Кое-где и подскажет что дельное… Впрочем, я тебе, пока силы будет хватать, помогу… Только вынесите меня наружу, где виднее…