Судьба — солдатская

Тяжело сделалось на сердце и у Похлебкина. «Вся надежда, — решил он, — на ночь». А сумерки опускались медленно. Похлебкин, достав карту из полевой сумки, всматривался в рельеф и пытался понять, куда идет полк. На пути была такая же, какую прошли раньше, низина. По ней тянулись леса и топи. Но низина эта лежала левее и далеко впереди. И спасение, казалось ему, было в том, чтобы скорее оказаться в ней — немцы туда не пойдут. За ночь до низины можно было добраться. Но для этого надо было, повернув на северо-запад, идти по лесу километров пятнадцать. И Похлебкин, видя, что движутся не туда, нервничал. Старался понять замысел командира полка и не мог. Когда, устало шагая, он заметил, прикинув по компасу, что полк повернул на северо-запад, к низине, ему сразу сделалось легче. Теперь Похлебкин мысленно поторапливал колонну. Ему все мерещилось, что вечереет слишком медленно — ночью идти, думал он, спокойнее, немцы отдыхают. Когда же наконец еле различимы стали в сумерках деревья, к нему вернулась даже твердость, и он размечтался, вспомнив золотое предвоенное время. Тогда Похлебкину было куда легче. Исполнительный, любивший опрятность, четкость и беспрекословное соблюдение субординации, он умел добиваться того, что его батальон считался одним из лучших, даже когда проходили армейские поверки. И спроси бы тогда любого из командиров в полку, можно ли тягаться с его подразделениями, каждый ответил бы: рискованно. И действительно, чьи подразделения на последних маневрах быстрей всех строились в каре, чтобы отбить воображаемую атаку конницы? Его, Похлебкина. Чьи подразделения в рукопашной схватке — имитировалась на искусно расставленных чучелах — выходили победителями? Его, Похлебкина. И он вспомнил вдруг, как кавалерийский полк этой весной в лагерях осваивал атаку. Командир корпуса, собравший после учений командный состав, от командиров батальонов и выше, так и заявил, обратившись к кавалеристам-рубакам: «Посмотрите, как бойцы и командиры Похлебкина ведут себя в рукопашной схватке! Любо смотреть! Все движения четкие, уколы смелые, наверняка… А у вас? Стыдно, товарищи кавалеристы. У вас, когда смотришь со стороны, в руках не шашки, а первобытные дубины!..» Вспомнив это, Похлебкин даже улыбнулся — он и сейчас не понимал, что не столько хвалили его, сколько сам батальон, командиров рот, взводов, отделений, солдат. Вспомнилось, как жене нравилось смотреть на четко марширующий батальон, и ему взбрела в голову тщеславная мысль: «Окажись я на месте зама по строевой, — он оскалил в темноте белые частые зубы, — я бы вышколил весь полк. Загляденье было бы, а не полк. Я бы показал, на что он способен».

О многом вспомнилось Похлебкину за эти два часа короткой летней ночи.

Раздавшаяся где-то далеко впереди, справа, длинная автоматная очередь прервала мысли Похлебкина. Напружинившись всем телом, он прислушался. Там, судя по звуку, километрах в трех — пяти, началась перестрелка. Теперь стреляли и из пулеметов. «Напоролись», — заволновался Похлебкин и бросился в голову батальона. Пристроившись к своему адъютанту старшему — маленькому худощавому грузину, он тревожно поглядывал вперед, в предрассветные сумерки, снова прислушивался к не-затихающей стрельбе…

Пеший посыльный от командира полка передал приказ подтянуться и ускорить шаг. И пошла от бойца к бойцу — до самого хвоста колонны — команда.

Бой в стороне не прекращался. Похлебкин догадался, что походная застава наткнулась на крупные силы немцев и, имея, очевидно, приказ задержать врага, бьется там насмерть.

Короткая летняя ночь проходила. На востоке алел рассвет. Сквозь полуголые макушки сосен пробивались яркие утренние краски.

Под все разгорающуюся справа стрельбу батальон Похлебкина выполз на опушку. Дальше, за широким лугом, усыпанным, как серебряными монетами, озерками с кустарником у берегов, березовыми рощицами, местность переходила в таежную заболоченную низину. «Вот оно где, наше спасение!» — не обращая внимания на стрельбу справа, успел подумать Похлебкин и увидел, что полк вовсе и не собирается никуда уходить: впереди идущие батальоны и артиллерийско-минометные подразделения, перегораживая луговину и виляющую по ней дорогу, занимали оборону. Будто кипятком ошпарило Похлебкина. Ему сделалось жарко и душно. И подбежавшего пешего посыльного от командира полка он выслушал как в кошмаре… В чувство его привел снаряд, разорвавшийся поблизости.

Выполняя приказ командира полка, Похлебкин развернул батальон лицом к гитлеровцам. Загнул правый фланг так, чтобы немцы не смогли обойти позиции батальона. Стал отдавать дополнительные распоряжения ротным командирам. Отдавал, а сам поглядывал вперед, на виднеющуюся далеко деревню, перед которой застыли в поле вражеские танки, автомашины с пехотой… «Неужели он их задержать хочет? — думал майор Похлебкин о командире полка с укором. — Да разве их теперь задержишь?! На УРе вон, на реке Великой, и то…»