Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью

Она потянулась ко мне, а я наклонился к ней, так что ее тихого шепота никто, кроме меня, не расслышал:

— Другие не видели, а я видела. Собаку. Я видела собаку и как вы протянули руку, чтобы она ее облизала.

Глава 33

За мои двадцать два года я встретил только еще одного человека, который видел призраков, английского мальчика, упомянутого мною выше. Наше знакомство длилось меньше дня, потому что его размазало между каменной стеной и потерявшим управление грузовиком.

Рискуя услышать гонг, теперь уверенный, что скоро наступит момент, ради которого Бу остался в мире живых, я закрыл дверь, опустился на одно колено перед девочкой и тоже перешел на шепот:

— Как тебя зовут, милая?

— Верена. Верена Стэнхоуп.

— Ты тоже видишь людей, людей, которых больше никто не видит.

Ее глаза нашли мои, и мне показалось, что их серо-зеленый оттенок чуть потемнел перед тем, как она ответила:

— Вы про мертвых людей?

— Я тоже их вижу, Верена.

Серо-зеленые глаза превратились в бездонные озера, которые могли вобрать в себя всю мудрость мира, и в них еще осталось бы свободное место.

— Ты не боишься мертвых людей, — продолжил я.

— Нет. Они просто… такие грустные.

— Ты сильная девочка, я знаю. И от этого становишься еще сильнее.

Она отвела глаза, словно похвала смутила ее, потом вновь встретилась со мной взглядом.

— Мистер, у меня к вам столько вопросов…

— С этим придется подождать, Верена.

Она кивнула и посмотрела на Бу, который присоединился к нам.

Никогда раньше не видела животное-призрака.

— Я подозреваю, что он находится со мной все последние месяцы ради этой ночи. Думаю, это означает, что по какой-то причине я не смогу вывести вас из этого места, и тогда собака станет вашим проводником.

Мои слова встревожили ее:

— Нет, нам нужны вы.

— Может, и нет, раз у вас есть Бу. Так его зовут.

— Нет, вы. — Она сжала мою запястье свободной рукой.

— Тебе дали дар, Верена, и он никогда тебя не подведет. Ты можешь подвести дар, но не наоборот. Понимаешь?

После короткого колебания она кивнула.

— Ты должна делать что должна, всегда и без жалоб. Я знаю, ты сможешь. Я знаю, ты сделаешь.

Бу лизнул руку, которой она схватилась за меня.

— Мы должны идти, — продолжил я. — Веди остальных детей следом за мной. А если что-нибудь случится… следуй за собакой. Куда бы он ни повел тебя, не бойся. Он вас не подведет.

Девочка отпустила мою руку и быстро поцеловала в щеку, прежде чем я успел встать.

Я знал, о чем она подумала, эту мысль она уже озвучивала, чтобы успокоить остальных детей: «Если придется, он умрет за нас».

— Обязательно, если до этого дойдет, — заверил я ее и увидел, что мое обещание она поняла.

В коридор Бу вышел первым, я — за ним, потом семнадцать детей во главе с Вереной. Я повернул направо, к лестнице черного хода, по которой поднялся на третий этаж.

Из толпы, собравшейся на балконе второго этажа, донеслись радостные крики, они прибавляли в громкости и сливались в рев звериной радости, низкопоклонства, обожания. Никогда раньше мне не приходилось слышать, чтобы люди так кричали, и хотя я знал, кто кричит, в реве этом не было ничего человеческого. Я содрогнулся, словно из меня вытащили все кости, и я превратился в морскую медузу.

Оглянувшись, я увидел, что несколько детей остановились, парализованные этим звериным хором. Но Верена подбодрила их, потянула, другие дети подтолкнули, и колонна продолжила путь.

Я уже миновал половину расстояния до лестницы, когда крики стихли, чтобы тут же набрать силу, стать еще громче, более воинственными, более звериными, более восторженными и экзальтированными, чем в первый раз.

Крики эти вызвали у меня два чувства, которые я на моей памяти не испытывал одновременно: дикий ужас и печаль. Ужас от перспективы попасть в руки этих людей, печаль — от осознания, что они отдали все ради наград, которые несла с собой абсолютная продажность, ради связи со своим господином, который во все дни их пребывания на этой земле будет выполнять любое их желание, не сдерживая и не упрекая.

Бу прошел сквозь дверь на лестницу, а я открыл ее, когда какофония чуть поутихла, чтобы в третий раз прибавить громкости, на этот раз до уровня, рвущего барабанные перепонки. А потом, словно дирижер оркестра махнул палочкой, предлагая музыкантам замереть, рев резко оборвался тишиной.

Десятью секундами позже, когда Верена перешагивала порог двери на лестницу, ударил гонг. Я не мог представить себе его размера, потому что звук пошел такой низкий и такой мощный, что от его эха «бонг-онг-онг-онг» завибрировали кости, едва не отсоединившись друг от друга, особняк задрожал, а свет замерцал, как при землетрясении.

В дальнем конце коридора третьего этажа один из потолочных светильников вдруг превратился в лампу, висящую на цепи, с коническим отражателем. И тут же серая гладкость по потолку, обоям, деревянному полу и ковровой дорожке поползла к нам.

Бу ждал на лестничной площадке. Я махнул Верене рукой, предложив следовать за собакой, сказал, что буду прикрывать колонну сзади. «Поторопись, девочка. Поторопись!»