Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Борис приехал на лето со своей женой. Ее зовут Хели. Это, вероятно, Хелена... Мне кажется, это какое-то странное имя для немки; или я просто не знаю... А, нет... Хелла... Мне же Лазар говорил...

Ну, Лазар переговорил с Борисом, и Борис согласился прийти к нам в гости, вместе с ней, конечно... Лазар уже сейчас мучается; брови его сдвинуты — как судорогой сведены, а в глазах — боль, равная телесной... Телесная все-таки хуже, чем боль души, телесная — неблагородная, терпеть ее больнее, страдаешь от нее больше, она — бессмысленная...

Может, Лазар и хотел бы увидеться со своим прежним другом, вспомнить их прежние разговоры, шутки и надежды... Поболтать наедине, чтобы они оба почувствовали на время ту прежнюю легкость, и веселье молодости... Но только непременно наедине, чтобы при этом не было жен, и никого не было, только они вдвоем; и ни лжи, ни фальши, а если и немного зависти и сожаления, то все равно искренне и открыто... Но ничего такого не будет... Лазар приглашает Бориса для того, чтобы обратиться к нему с просьбой... И мы уже заранее мучаемся, нам ведь предстоит целый вечер, полный притворства и унижений... Бедному Лазару так плохо, и я никак не могу разговорить его, утешить и успокоить. У меня не получается. Он чувствует себя одиноким, покинутым, он раздражен и уже измучен...

Детей Лазар с утра решил отправить к Софи. Девочки обрадовались, они еще такие маленькие, время для них течет медленно и наполнено неожиданностями... Каждая прогулка — это игры и приключения... Они любят свою тетю, Софи рисует им кукол и платьица для этих кукол, и вырезает, и они все играют... Я не умею рисовать таких куколок... Но Лазар Маленький оскорблен, он считает себя достаточно взрослым для того, чтобы оставаться с нашими взрослыми гостями. У Лазара Большого уже нет сил что-то объяснять сыну. Да и что объяснять? Сказать, что мальчик помешает нам что-то выпрашивать, унижаться; это сказать? Лазару моему двенадцать лет; он, должно быть, воображает, будто мы и вправду собрались беседовать с гостями, обмениваться занимательными мыслями, интересными мнениями... Отец ничего не хочет ему сегодня объяснять. Но надо отдать должное Лазару Большому; когда голос его звучит сухо и сурово, дети понимают, что надо подчиниться и оставить в стороне все споры и возражения... Вот я так не умею...

После завтрака Лазар велел мне отвести детей к Софи. Мне так грустно видеть и чувствовать, что наш мальчик уверен в нашей несправедливости к нему. Самолюбие его уязвлено, он цепляется за какие-то мелочи; он говорит, что не понимает, почему я должна их провожать, неужели он сам не может идти со своими сестренками и присматривать за ними по дороге... Тогда я ему быстро шепнула: «Я хочу уйти хотя бы ненадолго, Лазарчо...» Он смягчился, а я сразу пожалела о своих словах... Я и вправду хочу уйти хотя бы ненадолго, хочу еще немного передохнуть, а то вечером начнется...

Но получилось, будто мы с мальчиком какие-то заговорщики против отца, это нечестно...

Вот мы выходим из подъезда... Лазар уже угадал, что я хочу что-то сказать ему... Он предлагает пойти через скверик... Девочки, довольные, что их не держат за ручку, бегут, припрыгивая, вперед... Тогда я полушепотом, наспех, рассказываю сыну, зачем приглашены гости, какого одолжения мы хотим попросить у Бориса... Лазар и без моих просьб обещает, что никому не скажет... Какой он чуткий и умный... Но теперь... Должен ли отец знать о том, что сын все знает?..

— Знаешь, Лазар... Еще что... Не говори отцу, что ты уже знаешь... Он очень измучился, не будем его еще больше мучить... А?..

Мой сын соглашается со мной... Теперь восстановлено равновесие, он теперь тоже участник наших планов и заговоров... Вот он почувствовал, как я сомневаюсь все-таки... Но он все понимает и не обижается на меня...

— Я не скажу... Никому... Не бойся... — пальцы его правой, деловой, руки на миг прижимаются к тыльной стороне моей левой, сердечной, ладони... Он отнимает пальцы, а тепло, его тепло, я еще чувствую... Когда-нибудь он будет прикасаться к чужим девичьим и женским ладоням... Наверное, меня уже не будет тогда... Но я уже сейчас немножко ревную его... Мне кажется, они не смогут оценить, какое это чудо и совершенство — мой сын Лазар, сын моего Лазара Большого...