Судьба высокая 'Авроры'

Конечно, моряк на то и моряк, чтобы плавать, а все-таки не оставляла мысль: с начала первой мировой войны русские военные корабли не выходили за пределы Финского залива и Балтийского моря. В иностранных портах ни разу не видели советских военморов. Нам предстояло быть первыми.

Мне в ту пору исполнилось двадцать два года. В нынешнее время мой ровесник жизнь только начинает. Окончил, к примеру, техникум или институт, делает первые самостоятельные шаги.

Я себя начинающим не чувствовал. Как-никак, за спиной гражданская война. Воевал с белоэстонцами, с бандами Булак-Балаховича и Махно, прошел пехотинцем от Синельникова до Перекопа. Словом, знал цену и солдатскому сухарю, и последней обойме, и последнему глотку воды во фляжке. Бывало, перед тобой Сиваш с мертвой водой, а ты лежишь под огнем, не зная, от чего скорее погибнешь: от вражьей пули или от смертельной жажды.

Оба брата моих на флоте служили. И меня подначивали:

- Хватит обмотки навертывать. Давай к нам, моря покорять!

Братьям я не внял, а на призыв комсомола откликнулся. В шестнадцать лет стал я комсомольцем, в семнадцать - членом партии, и привык: раз надо значит, надо! Пошел добровольцем на флот.

В июле 24-го, когда с командирского мостика прозвучала команда: "По местам стоять! С якоря и со швартовов сниматься!", морским волком я еще не был. Но худо-бедно два года на флоте отслужил, на морских ветрах просолился, к дальнему походу был готов и телом, и душой.

К тому времени назначили меня политруком машинной команды. Не только головой понимал я - каждой клеточкой чувствовал, какая ответственность на мне лежит. И любой военмор понимал: идем в зарубежные страны, впервые советский флаг несем в чужие воды. По мне, по тебе обо всей стране судить будут!

И конечно, символично было, что Страну Советов представлять за рубежом поручили "Авроре" - крейсеру, возвестившему начало новой эры. С нами шло учебное судно "Комсомолец". На борту его - курсанты, будущее нашего флота. Им предстояло, как тогда говорили, "оморячиться" - получить закалку, отработать навыки в трудном, почти шеститысячемильном походе вокруг Скандинавии.

Пока буржуазные газеты на все лады трубили, что Советская Россия осталась без флота, что в стране анархия и развал, мы серьезно и упорно готовились к походу: не на страх, а на совесть постигали морское дело, на досуге кое-кто языки изучал, в судовой библиотеке чаще, чем обычно, книги норвежских писателей брали, Ибсена, например, или читали о странствиях Амундсена и Нансена, в салоне музыка Грига звучала.

Перед выходом погрузили большой запас угля. Наш военмор и летописец Миротин на этот счет говорил: "Угольная пыль въелась под глазами, словно они подведены, как у цирковых наездниц".

Вся команда участвовала в угольной погрузке, все действительно были черны как черти, но мы понимали: во-первых, страна не располагает лишней валютой, чтобы покупать уголь за границей, во-вторых, не хотели зависеть от прихотей буржуазных государств. От них можно было ждать любых сюрпризов!

После погрузки палубу выторцевали, пролопатили, она сверкала, продраенная песком, промытая водой, и привередливый боцман мог белым платком ткнуть в любое место палубы - не придраться! Платок остался бы белоснежным.

Покраска так омолодила корабль, что, если взглянуть на него со стороны, никто не поверил бы, что сотни снарядов терзали тело его под Цусимой, что два десятилетия бороздит он моря и океаны.

Гордая красавица наша "Аврора" снова была молода, стремительна, исполнена грации, присущей кораблям этого типа.

"Смотри, заграница, во все глаза, - думал я про себя, - вот мы какие! А ты трубишь, что в России нет флота..."

Вышли из Финского залива. Желтовато-серая вода сменилась синевато-зеленой, морской. Потянул ветер, закурчавились белые барашки.

Встретили итальянский линейный корабль "Карло Мирабелло". Отсалютовали. Это был, кажется, первый визит иностранного военного судна в наши воды без захватнических целей.

Впереди возник остров Готланд. По мере приближения он словно подымался из воды, становясь все больше и больше. Как на фотобумаге, брошенной в проявитель, прорезались ленты дорог, трубы заводов, темная щетина леса, светлые пятна пашен, мельницы с широкими крыльями, рыбачьи лодки на прибрежной полосе, похожие на большие черные ракушки.

А на кораблях шла будничная жизнь. В шесть - побудка, до семи вязание и уборка коек, в восемь - подъем флага, потом учение, вахты. Вахты были на юте и на баке, гребцы дежурили у спасательных шлюпок.

Самая трудная вахта - штурманская: четыре часа на открытом мостике, нередко под дождем, под шквальным ветром.

Отрабатывали спуск паровых и гребных судов. Чередовались тревоги боевая, пожарная, водяная.

Распорядок строго соблюдался. О том, что рейс необычный, ничего, собственно, не говорило. Исключение составлял лишь корабельный оркестр, разучивавший норвежские, датские и шведские гимны.

Музыканты часто сбивались, слышалась команда: "Отставить!" И все начиналось сначала. Слушая, как репетируют оркестранты, я про себя невольно отмечал: "Готовимся"...