Судьбой приказано спастись

– Я заметил, наблюдая за тобой, что ты её, можно сказать, со слезами на глазах рисовал. Очень необычно как-то всё это. Раз ты такой мастак рисовать людей в молодости, то тогда скажи: а меня ты тоже сможешь без труда нарисовать таким, каким я был в молодости? – решил выяснить у новенького Валентин, продолжая не только с интересом, но с непрерывно нарастающим напряжением рассматривать рисунок, заставляя себя вспомнить, где и когда он мог видеть это лицо.

– Да я кого угодно могу нарисовать в молодые годы, – спокойно ответил парень.

– Раз так, то тебе, сударь мой, здесь цены не будет, – воскликнул Валентин в большей степени самому себе, так как его напряжённая мозговая деятельность по «сканированию» рисунка и совмещению его со всеми известными ему женскими образами всё ещё не завершилась. Но вскоре произошло, видимо, полное совпадение исходного и виртуального образов, так как на лице мужчины засияла радостная улыбка.

– Бумаги вот только нет, – с сожалением посетовал Святослав, отрешённо глядя в потолок.

– Этого добра мы тебе здесь целый воз вмиг найдём, – уверенно пообещал Валентин и тут же спросил: – Слушай, а скажи мне, ты где сам-то родился – в деревне или в городе?

– Я в городе, а мать же моя – деревенская.

– И откуда она родом? – насторожился Валентин.

Святослав, переведя взгляд на встревоженного собеседника, медленно начал произносить адрес своей матери, назвав подробно область и район, но Валентин, услышав только начало названия села, неожиданно перебил его:

– Дальше можешь не говорить, – и без всякой паузы отчеканил, по-отцовски заглядывая парню в глаза: – Значит так… Художник, – сказал Валентин, немного подумав, прежде чем назвать его этим соответствующим ему словом и определив ненароком его дальнейшую кличку в тюремной среде. – Пока я здесь на зоне в авторитете, с сегодняшнего дня ты будешь теперь под моей особой защитой. Почему я так делаю – это тебе знать совсем не обязательно, и поэтому вопросов лишних мне не задавай, – сказал в завершение Валентин, а про себя подумал: «Это как же судьба так может распорядиться – со мной в одном бараке сидит сын женщины, в которую я был с детства влюблён, и с которой в одной деревне не один год босоногой ватагой бегали».

Задумавшись каждый о своём, мужчины ещё некоторое время сидели в молча, окутанные безмолвным полумраком пещеры, пока Святослав не нарушил тишину. Он не спеша встал, прошёлся немного и тихо произнёс:

– Валя, я тебе всё о хозяевах этой пещеры рассказываю не для того, чтобы похвастаться, какой я, мол, замечательный, что старательно ухаживал за их могилами. Видишь ли, когда Фёдора не стало, и мы с Кузьмой поселились в пещере, я однажды очень сильно заболел. Меня стала бить крупная дрожь. Хорошо ещё, что Кузьма к этому времени крепко заснул, а то бы мог напугаться, видя такое моё состояние. Со мной такого раньше никогда не бывало, поэтому, когда стало меня колотить, я вначале не знал, что делать. А потом, не зная зачем, но я сразу почему-то пополз к могиле Никиты с его матерью и долго стал смотреть на неё. Тело моё по-прежнему колотило. Я не знаю, как это объяснить, но неожиданно, неведомым каким-то образом, в своём сознании я вдруг оказался как будто совсем рядом с этим людьми, отчего я увидел воочию, как будто живых, эту женщину и её маленького сына, сидящего у неё на коленях. Я очень ясно видел, как она с нежной любовью обнимала его. Видя их в своём таком видении, мне стало на душе так спокойно, что даже не передать словами тогдашнее моё состояние. Но вскоре моё блаженство вдруг неожиданно прервалось, так как, словно из какой-то глубины земли, мне послышался плач Кузьмы. Это помогло мне сразу очнуться от своего какого-то непонятного потустороннего состояния. Когда же я окончательно пришёл в себя, то почувствовал, что моя дрожь совсем прекратилась, и жар как рукой сняло. Может, это моя больная фантазия тогда так разгулялась, но такого состояния у меня больше никогда не бывало за все годы жизни в тайге.