Судьбы человеческие

До года своей жизни Нелл росла, окруженная плотным коконом любви и обожания. Леонардос под руководством Уэксфорда расцвел: приобретен был Рембрандт, проданы несколько картин старых голландских мастеров; предполагаемый Боттичелли вывешен под этим окончательным авторством (к изумлению искусствоведов галереи Уффици); в отделе Современного искусства цена на работы Дэвида Феркина, который выставил ныне условие, что он будет писать не более двух работ в год, иначе разрушит рынок, достигала пятизначной цифры.

Хелен тоже расцвела в лучах любви своей — и Клиффорда. Она обожала по очереди Клиффорда и Нелл. Это даже приятнее — только труднее — любить, чем быть любимой. Но когда и то, и другое соединяются в одном лице, в одном месте — что может быть прекраснее?

Приливная волна несчастий

Читатель, всякий союз, что стремительно заключен, так же стремительно может быть и разрушен; так связанный свитер, когда из него вытянешь всего одну нитку, пойдет распускаться дальше, и вскоре от свитера останется лишь гора мятых нитей — короче, мусор, ничто.

Или, давайте представим это иным образом: допустим, вы уверены, что живете во дворце, однако это карточный домик. Потяните лишь одну карту — и целое сооружение мгновенно распадется, и от него не останется ничего, кроме горки карт.

Когда Нелл было всего десять месяцев от роду, брак Уэксфордов распался, и руины его посыпались на голову бедной малышки: все случилось быстрее, чем кто-либо мог предполагать. Одно мерзкое событие следовало за другим.

Вот как это произошло.

Пятого ноября Конрэнзы давали вечер с фейерверком. Помните? Там были все нормальные люди, включая Уэксфордов.

Хелен оставила малышку Нелл на няню: ей не хотелось, чтобы ребенок пугался выстрелов и хлопков. Она поехала в гости раньше Клиффорда, который должен был прибыть прямо из Леонардос. На ней было кожаное пальто с вышивкой и сапоги с обилием шнуровки. Она выглядела тонкой, очаровательной, нежной и немного чем-то изумленной, как и многие молодые женщины, недавно вышедшие замуж за активных мужчин; то есть, я хочу сказать, была очень привлекательной. Мужчины, увидев такую женщину, ведут себя, как правило, подобно оленям в брачный сезон: демонстрируют свои рога и говорят: «Клянусь Богом и Природой, ты будешь моей!» Если бы она надела свое старое фланелевое пальто, может быть, ничего бы не случилось.

Клиффорд приехал позже, чем Хелен ожидала. Хелен обиделась. Слишком много, по ее мнению, времени и внимания отнимала у него работа.

Подали сосиски и жареный картофель; взлетели к небу ракеты и фонтаны света; крики изумления и восхищения раздались по окрестным садам, а позже расползлось и облако дыма. Изобилие рома и пунша возбуждало; если бы возлияния были не столь обильны, может быть, ничего бы не произошло.

Хелен через облако дыма увидела приближающегося Клиффорда. Она уже готова была простить его: она начала улыбаться. Но с кем это он? Энджи? Улыбка Хелен погасла. Нет, конечно, нет: она слышала, что Энджи в Южной Африке. Но это была она. В мехах с головы до ног, в высоких кожаных сапогах и мини-юбке, что открывала остромодные тогда стрелки на чулках. Энджи улыбалась Хелен — и одновременно любовно и откровенно сжимала руку Клиффорда.

Хелен изумилась, закрыла глаза, открыла их — и Энджи исчезла. Еще хуже. Отчего она прячется? В чем дело? Хелен так и не открыла Клиффорду правды о том ночном телефонном звонке: пряча свою боль и скрывая обиду, заставила себя забыть, вытравить это из сознания.

Или же ей казалось, что она забыла и вытравила. Если бы она действительно это сделала, может, ничего бы и не случилось.

Клиффорд подошел и взял Хелен за руку, показывая свое женолюбие. Хелен своенравно сбросила руку мужа — никогда этого нельзя делать по отношению к слишком самолюбивым мужьям. Но она уже выпила четыре рюмки горячего пунша, ожидая Клиффорда, и была менее трезвой, чем думала. Если бы только она позволила ему держать себя за руку… но ведь нет!

— Это Энджи, ты пришел с Энджи, ты был с Энджи.

— Да, это она, я пришел с ней, я был с ней в офисе, — голос Клиффорда звучал холодно.

— Я думала, что она в Южной Африке.

— Она приехала, чтобы помочь мне в организации отдела Современного искусства. Если бы ты интересовалась делами Леонардос, ты бы знала об этом.

Несправедливо! Это было так несправедливо: разве Хелен не посещала курсы истории искусства, не вела, в свои 23 года, полностью дом, не смотрела за прислугой, не принимала гостей — и все это при маленьком ребенке? Разве не ее забывали ради Леонардос?

Хелен ударила Клиффорда по лицу (ах, если бы она не делала этого), и Энджи вышла из облака дыма — и вновь улыбнулась Хелен, улыбнулась улыбкой победительницы, которую Клиффорд не заметил. (Нет сомнений, что Энджи хорошо все продумала и знала, что делала).

— Ты сошла с ума, — сказал Клиффорд Хелен, — ты чудовищно, безумно ревнива! — И он ушел с Энджи. (Ах, ах, ах!)

Да, он был разозлен. Ни один мужчина не потерпит, чтобы его били на публике, или обвиняли в неверности, а тем более без видимой причины.