Судьбы человеческие

По подсчетам Центра, то был седьмой день рождения Эллен Рут. Мы-то с вами знаем, что на самом деле Нелл было в это время шесть с половиной лет. Но семь лет — это некий магический возраст, когда предполагается, что дети уже могут самостоятельно идти в школу: пересекать опасные дороги, избегать встречи с опасными незнакомцами — и Нелл слушала Аннабель, которая рассказывала детям о подстерегающих их опасностях и думала: если уж я достаточно взрослая, чтобы переходить дорогу, то я достаточно взрослая, чтобы уйти отсюда и никогда, никогда не возвращаться.

В этот день она была впервые самостоятельно отправлена в школу. До тех пор она занималась, или это так называлось, в детских классах приюта: то есть, когда Аннабель Ли снисходила до того, чтобы устроить игру и созвать всех вместе — они играли; когда отыскивались кубики или формочки; они считали.

Те занятия Нелл раздражали; школу же она возненавидела сразу и навсегда. Огромное здание, полное диких криков, где повсюду толчки и оскорбления! И в этой школе была высокая седая женщина, которая взялась учить ее читать, и не поверила ей, когда Нелл сказала, что она уже умеет читать. Она даже не захотела слушать, как Нелл читает, а когда оскорбленная Нелл замолчала, то дала ей пощечину! Нет, конечно, надо бежать!

Когда Нелл вернулась из ужасного места, именуемого школой (у других детей был, по крайней мере, дом, куда можно было вернуться; у Нелл же был только приют, который в школе все знали, поэтому даже не стали с Нелл разговаривать), она взяла из прачечной наволочку и сложила в нее свои небогатые пожитки. Среди них была губка, тонкое полотенце, ботинки, которые были ей уже малы, свитер, рыжеволосая тряпичная кукла, выделенная ей из фондов, столь щедро спонсированных миссис Блоттон, и единственное сокровище, доставшееся ей из прошлого: оловянный медвежонок на серебряной цепочке, которому одному Нелл еще улыбалась.

Она улеглась, как обычно, но старалась не заснуть, что было самым трудным в этом предприятии. Когда Нелл услышала, как часы в холле пробили девять, она вылезла из постели, прокралась вниз по лестнице, открыла тяжелую входную дверь — и вышла в чудесную, звездную летнюю ночь, в огромный мир, чтобы искать свое счастье.

Погоня

— Сбежала! — воскликнула Аннабель Ли, когда муж сказал ей, что постель Эллен Рут пуста, и девчонки нигде нет. — Дрянная, негодная девчонка! — И она ногой толкнула пустую бутыль из-под шерри под кровать, чтобы муж не увидел ее. Это была двойная супружеская кровать, но Хорейс спал обычно на кушетке на чердаке, где собирал игрушечную железную дорогу. Это была удивительная и хитроумная система с электронным управлением, и дети бы оценили ее, если бы были к ней допущены.

Побег — такое же страшное преступление в приютах, как поджог и кусание. Ребенок, который бежит, считается неслыханно, чудовищно неблагодарным. Потому что любое заведение для детей считается добрым, прекрасным, благодатным местом. Если ребенок (или заключенный, или пациент) не соглашается с порядками и ведет себя не по уставу, он считается не только своевольным и дрянным, но и приносит всем кошмарные беды. От бегства нужно лечить, считают работающие в приютах. Лечение соответственное: догнать, поймать, вернуть — и суровейшим образом наказать, будто это наказание каким-то неведомым образом внушит любовь к ненавистному ранее месту.

— Будешь теперь знать! — кричит свора взрослых провинившемуся, сопровождая обычно слова ударами. — Это тебя научит! Начнешь теперь любить свой приют (школу, интернат)! Мы тебя научим быть благодарным!

Аннабель Ли организовала погоню за маленькой Эллен Рут.

Да-да, она действительно спустила собак. Она не имела на это право: власти, узнай они, не одобрили бы таких действий, однако вспомните, что она уже опустошила бутылку шерри, ожидая, пока ее муж Хорейс наиграется в поезда и, возможно, придет в постель. Между прочим, значительная часть денег, пожертвованных миссис Блоттон, была потрачена на эту чудесную железную дорогу; и ни один человек, увидевший ее (хотя таких почти не было), не стал бы отрицать, что это замечательная вещь: с туннелями и сигналами, с придорожными деревьями и хорошенькими коттеджами по обочинам, а коттеджи были с настоящим электрическим освещением и занавесочками на окнах. Гордостью Хорейса к тому же была замечательная коллекция паровозов — включавшая легендарный «Санта Фе». По накладным вся эта роскошь значилась просто «игрушки», так что ни одна комиссия бы не придралась, а кто будет проверять чеки по наличествующим игрушкам? Так что проверяющих не нашлось.

— Собак! Спустите собак! — кричала Аннабель Ли, выбираясь из кровати: тяжелая, неуклюжая фигура в неуместной на ней тонкой шелковой ночной рубашке (на которую Хорейс ни разу не обратил внимания, но она не теряла надежды). — Полицию вызывать нельзя, будет скандал! Нет покоя с этой девчонкой, а у нее еще гниды в волосах, это будет обнаружено, и позор обрушится на мою голову! Эта маленькая мисс нуждается в хорошей трепке, и она ее получит!