Судьбы и фурии

Натали! Из всех людей на Земле это была именно она! Натали, с ее носом-картошкой и тонкими черными усиками. Лотто слышал, что она неплохо наварила на развитии Интернета, но затем обналичила все свои акции и стала такой богатой, что могла позволить себе заниматься исключительно любимым делом. И этим делом – как неожиданно – была скульптура! Натали с ног до головы была покрыта белой пылью штукатурки. А еще она поправилась. Хотя, если смотреть правде в глаза, они все поправились. Темные круги под глазами все еще были наполнены странной горечью. После они много обнимались и обменивались приветствиями, Натали села рядом с Лотто и завалила его новостями. Но когда Лотто повернулся к Лео, чтобы представить их друг другу, оказалось, что Лео давно подчистил свою тарелку, собрал со стола посуду и растворился в воздухе, а после всплыл неожиданным письмом в почтовом ящике Ланселота. В письме говорилось о том, что на него давит груз незаконченного заказа и он сможет целиком сосредоточиться на их опере, только когда закончит.

Так что ему очень и очень жаль.

Почерк у него был такой мелкий и разборчивый, что напоминал печатный текст.

И ПОТЯНУЛИСЬ ИЗВИНЕНИЯ ОДНО ЗА ДРУГИМ. Четыре дня проскользнули строчками: «Я знаю, как это ужасно, Ланселот, мне невероятно стыдно, но я не могу бросить заказ. Честно говоря, он меня уже убивает». То, как жутко он краснел каждый раз, когда они сталкивались, лишь подтверждало его слова. Всякий раз, когда Лотто приходил в его студию в лесу и заглядывал в окна, заставал мальчика за лихорадочной работой, так что у него не было причин на него сердиться, он видел, что Лео не болтается без дела и не валяется целыми днями, почесываясь, как ленивец. Это делало ожидание еще мучительнее. В конце концов его страдания обратились в нервный шепот, которым он жаловался Матильде по телефону в прачечной главного здания, – связь здесь была ужасная, они были совершенно оторваны от мира.

Матильда старалась его ободрить и издавала милые, утешительные звуки, но на часах было всего пять утра, и получалось у нее не очень убедительно.

– Как насчет небольшой шалости по телефону? – предложила она наконец. – Немного страсти и всяких милых пошлостей на расстоянии? Возможно, это тебя немного успокоит.

– Нет, спасибо, – отозвался Лотто. – Я слишком расстроен.

Повисла очень долгая пауза, в течение которой Лотто слышал на другом конце только ее дыхание.

– А вот это уже плохо, – сказала она. – Это какой-то новый кризис, Лотто. Раньше ты никогда не отказывался от секса по телефону.

Ее голос звучал грустно.

Лотто скучал по ней, своей милой жене. Странно было просыпаться каждое утро и знать, что не нужно нести ее любимый кофе со сливками ей в постель. Ему и самому не хватало ее заботы, того, как тщательно она ухаживала за его одеждой или как выщипывала ему брови. Его вторая половина куда-то исчезла, и он остро ощущал это отсутствие.

– Я хотел бы быть дома, с тобой, – сказал он.

– Я тоже, любимый. Возвращайся скорее, – сказала она.

– Я останусь еще на пару дней. А затем не выдержу и примчусь к тебе в ночи.

– Я буду у телефона, – пообещала она. – Ждать, затаив дыхание. И оставлю ключи в машине.

После ужина Лотто в компании небольшой группы художников направился в темный лес, размытый светом фонарей, в студию немецких скульпторов. Это было трехэтажное здание с мезонином и гидравлическим лифтом для подъема особо тяжелых скульптур. В холодильнике нашлась прекрасная холодная водка, а по всему дому выпускала шипы электронная музыка. Свет они выключили, так что на стене в главной комнате было особенно хорошо видно проекционное видео, величиной в целых два этажа, целиком посвященное любовным запискам первой жены владельца этого места. Оно так и называлось, Frau. Это трогательное видео плохо сочеталось с окружающей обстановкой, а картинка, выдаваемая проектором, подрагивала, точно на сильном ветру. Скульптура брака. Брак во плоти. Лотто почувствовал, как к глазам подступают слезы. Это было попадание прямо в точку. Немцы заметили этот новый блеск в его глазах и синхронно прижались к Лотто с двух сторон, как волнистые попугайчики на жердочке.

НА ПЯТЫЙ ДЕНЬ творческого застоя Лотто проснулся и увидел за окном бледный, испещренный мелким дождем рассвет. Оседлав велосипед, он поехал вниз по холму к городскому бассейну.

Вода все делает лучше. Лотто был не очень хорошим пловцом, но усердно молотил руками по воде и с каждым движением проплывал все дальше и дальше. Вода омывала и успокаивала, возвращая в то состояние, в каком он находился, когда только ехал сюда.

Возможно, все дело было в задержке кислорода.

Возможно, его огромное тело наконец просто получило желанную нагрузку, что было особенно хорошо, если учитывать вынужденное воздержание.

Возможно, он просто довел себя до полного изнеможения, точки, где его волнения и страхи пропали сами по себе.

[Чушь. Он должен был узнать это озарение, этот дар свыше в первую же секунду.]