Судьбы и фурии

Лео так до сих пор не написал ни единой строчки для будущей оперы, он все больше делал какие-то зарисовки на кусочках бумаги, которые удавалось стащить из кухни. Он развешивал их на стенах – замысловатые наброски, на которых угадывалось его собственное худое, слабое тело. Форма его профиля на этих зарисовках потрясала. То, как он сгрызал ногти до крови. Или эти яркие светлые волосы у него на затылке. Его запах, близкий, чистый и свежий.

[Те, кто создан для музыки, воистину лучше всех других. Их тела – вместилище духов, самые лучшие из них – это музыка, остальные – лишь инструмент из плоти и крови.]

ПОГОДА УСТРОИЛА ЗАГОВОР. Снег медленно кружился за окном. Было слишком холодно, чтобы подолгу оставаться на улице. Мир казался бесцветным сном, пустой белой страницей. На языке таял горьковатый привкус древесного дыма.

Лотто и Лео так увлеклись работой, что, когда однажды за ужином к ним подсела Натали, Лотто вместо приветствия послал ей мимолетную улыбку, после чего вернулся к зарисовке, которую обсуждал с Лео. Натали вернулась на свое место, с трудом сдерживая слезы. Надо же, их дружба уже, считай, в прошлом, а он все равно умудряется ранить ее своим пренебрежением. Натали заставила себя улыбнуться. Она принялась наблюдать за Лотто и вслушиваться в то, о чем они говорят. Из-за этих двоих мужчин, сидящих плечо к плечу, все в зал казалось наэлектризованным. Если бы Лотто был чуть более внимателен к Натали, догадался бы, что благодаря ей старая сеть сплетен в их компании возобновит свою работу и заискрится разговорами о том, есть или нет что-то между ним и Лео.

Но этого не произошло. Так и не добившись его внимания, Натали кивнула каким-то своим мыслям, взяла поднос и ушла. И так как это была ее последняя ночь в резиденции, больше они не увиделись.

[Ее скорая смерть станет большой неожиданностью для всех: лыжная травма и оторвавшийся тромб.]

Вскоре и немцы-скульпторы покинули резиденцию и вернулись в Нюрнберг, но это тоже ускользнуло от внимания Лотто.

Их место заняла бледная девушка. Художница театра теней. Блондинка-писательница вернулась в свой дом, полный мальчишек. Срок работы резиденции заканчивался зимой. Теперь за ужином все сидели за одним столом. Кудрявая поэтесса раздосадованно кривилась всякий раз, когда заставала Лотто и Лео вместе. Однажды она не выдержала.

– Мой дорогой Ланселот, а не хотел бы ты поговорить с кем-нибудь, кроме этого мальчика? – спросила она, наклонившись к Лотто, когда он передавал поднос с десертами остальным сидящим за их столом.

– Прости, Эммилин. Я скоро вернусь к вам. Просто сейчас мы как раз находимся в начальной стадии. Все с ног на голову.

Она подперла бумажную щечку рукой.

– Понимаю. Но, голубчик, очень вредно так много работать. Нужно хотя бы иногда выбираться на воздух.

В ГЛАВНОМ ОФИСЕ ему передали записку от Матильды, такую болезненно-короткую и сухую, что Лотто с падающим сердцем поспешил в прачечную, чтобы позвонить домой.

– Эм, – сказал он, как только она сняла трубку. – Эм, прости. Я знаю, я совершенно потерял связь с миром из-за этого проекта. Он отнимает просто все время…

– Целую неделю от тебя не было ни слуху ни духу, любовь моя, – перебила его Матильда. – Ни звонка. Ты просто забыл обо мне.

– Нет! – воскликнул он. – Конечно же нет! Я просто… я так страшно увлечен.

– Увлечен, – медленно повторила она. – Ты чем-то страшно увлечен, вот только позволь спросить – чем?

– Прости меня, – сказал Лотто.

Она вздохнула.

– Завтра День благодарения.

– Ох…

– Мы планировали, что к этому времени ты уже вернешься и мы сможем позвать гостей. Первый прием за городом. Я собиралась заехать за тобой завтра в восемь. Рейчел и Элизабетт планировали приехать. Будут близнецы. Салли собиралась прилететь. Чолли и Даника. Сэм с тройняшками, но без Фионы – ты слышал, они развелись? Как гром среди ясного неба. Тебе стоит ему позвонить. Он скучает по тебе. И вообще… я сделала пироги.

Повисла тишина со странным привкусом обвинения и немого вопроса.

В конце концов Лотто сказал:

– Я уверен, что хотя бы один раз все мои близкие могли бы отпраздновать День благодарения и без меня. Я отблагодарю вас всех своей работой. Также я смогу купить вам столько тофурку[22], что хватит его на века и археологи найдут его среди ваших останков.

– Как грубо. И грустно, – сказала она.

– Прости, я не хотел грубить. И мне не кажется это грустным. После этого лета, Эм, я охренительно рад наконец-то вернуться к работе.

– Охренительно, – проговорила она. – Не думала, что в Нью-Гэмпшире используют такие выражения.

– Лео, – коротко отозвался он.

– Лео, – повторила она. – Лео. Лео. Лео. Лео. Слушай, я могу отменить все и приехать к тебе, найти какой-нибудь небольшой мотель. Будем есть пирожки, смотреть дурацкие фильмы. Заниматься сексом.

Повисла долгая пауза.

– Похоже, ответ «нет»… – проговорила она.

Лотто вздохнул:

– Можешь ненавидеть меня, Матильда, но да – ответ «нет». Это моя работа.

Она красноречиво промолчала.

– Пожалуй, сейчас не самое лучшее время, чтобы опять начинать все это, – сказал он.

– Да, пожалуй.