Судьбы и сердца

— В сраженьях, — ответил я, — против гнили

И в схватках, — добавил я, — против лжи!

По-моему, в каждом земном пороке,

Пусть так или сяк, но таится ложь.

Во всем, что бессовестно и жестоко,

Она непременно блестит, как нож.

Ведь все, от чего человек терзается,

Все подлости мира, как этажи,

Всегда пренахальнейше возвышаются

На общем фундаменте вечной лжи.

И в том я свое назначенье вижу,

Чтоб биться с ней каждым своим стихом,

Сражаясь с цинизма колючим льдом,

С предательством, наглостью, черным злом,

Со всем, что до ярости ненавижу!

Еще я хочу, чтоб моя строка

Могла б, отверзая тупые уши,

Стругать, как рубанком, сухие души

До жизни, до крохотного ростка!

Есть люди, что, веря в пустой туман,

Мечтают, чтоб счастье легко и весело

Подсело к ним рядом и ножки свесило:

Мол, вот я, бери и клади в карман!

Эх, знать бы им счастье совсем иное:

Когда, задохнувшись от высоты,

Ты людям вдруг сможешь отдать порою

Что-то взволнованное, такое,

В чем слиты и труд, и твои мечты!

Есть счастье еще и когда в пути

Ты сможешь в беду, как зимою в реку,

На выручку кинуться к человеку,

Подставить плечо ему и спасти.

И в том моя вера и жизнь моя.

И, в грохоте времени быстротечного,

Добавлю открыто и не тая,

Что счастлив еще в этом мире я

От женской любви и тепла сердечного…

Борясь, а не мудрствуя по-пустому,

Всю душу и сердце вложив в строку,

Я полон любви ко всему живому:

К солнцу, деревьям, к щенку любому,

К птице и к каждому лопуху!

Не веря ни злым и ни льстивым судьям,

Я верил всегда только в свой народ.

И, счастлив от мысли, что нужен людям,

Плевал на бураны и шел вперед.

От горя — к победам, сквозь все этапы!

А если летел с крутизны порой,

То падал, как барс, на четыре лапы

И снова вставал и кидался а бой.

Вот то, чем живу я и чем владею:

Люблю, ненавижу, борюсь, шучу.

А жить по-другому и не умею,

Да и, конечно же, не хочу!

ОБИДНАЯ ЛЮБОВЬ

Пробило десять. В доме — тишина.

Она сидит и напряженно ждет.

Ей не до книг сейчас и не до сна:

Вдруг позвонит любимый, вдруг придет?!

Пусть вечер люстру звездную включил,

Не так уж поздно, день еще не прожит.

Не может быть, чтоб он не позвонил!

Чтобы не вспомнил — быть того не может!

«Конечно же, он рвался, и не раз.

Но масса дел: то это, то другое…

Зато он здесь и сердцем и душою».

К чему она хитрит перед собою

И для чего так лжет себе сейчас?

Ведь жизнь ее уже немало дней

Течет отнюдь не речкой Серебрянкой:

Ее любимый постоянно с ней —

Как хан Гирей с безвольной полонянкой.

Случалось, он под рюмку умилялся

Ее душой: «Так преданна всегда!»

Но что в душе той — радость иль беда?

Об этом он не ведал никогда,

Да и узнать ни разу не пытался.

Хвастлив иль груб он, трезв или хмелен,

В ответ — ни возражения, ни вздоха.

Прав только он, и только он умен,

Она же лишь «чудачка» и «дуреха».

И ей ли уж не знать о том, что он

Ни в чем и никогда с ней не считался,

Сто раз ее бросал и возвращался,

Сто раз ей лгал и был всегда прощен.

В часы невзгод твердили ей друзья:

— Да с ним пора давным-давно расстаться.

Будь гордою. Довольно унижаться!

Сама пойми: ведь дальше так нельзя!

Она кивала, плакала порой.

И вдруг смотрела жалобно па всех:

— Но я люблю… Ужасно… Как на грех!..

И он уж все же не такой плохой!

Тут было бесполезно препираться,

И шла она в свой добровольный плен,

Чтоб вновь служить, чтоб снова унижаться

И ничего не требовать взамен.

Пробило полночь. В доме тишина…

Она сидит и неотступно ждет.

Ей не до книг сейчас и не до сна:

Вдруг позвонит? А вдруг еще придет?

Любовь приносит радость на порог.

С ней легче верить, и мечтать, и жить,

Но уж не дай, как говорится, Бог

Вот так любить!

РАЗГОВОР С НЕБОЖИТЕЛЯМИ

(Шутка)

Есть гипотеза, что когда-то,

В пору мамонтов, змей и сов,

Прилетали к нам космонавты

Из далеких чужих миров.

Прилетели в огне и пыли,

На сверкающем корабле.

Прилетели и «насадили»

Человечество на земле.

И коль верить гипотезе этой,

Мы являемся их детьми,

Так сказать, с неизвестной планеты

Пересаженными людьми.

Погуляли, посовещались,

Поснимали морскую гладь

И спокойно назад умчались,

А на тех, что одни остались,

Было вроде им наплевать.

Ой вы, грозные небожители,

Что удумали, шут возьми!

Ну и скверные ж вы родители,

Если так обошлись с детьми!

Улетая к своей планете,

Вы сказали им: — Вот Земля.

Обживайтесь, плодитесь, дети,

Начинайте творить с нуля!

Добывайте себе пропитание,

Камень в руки — и стройте дом! —

Может быть, «трудовым воспитанием»

Назывался такой прием?

— Ешьте, дети, зверей и птичек! —

«Дети» ели, урча, как псы.

Ведь паршивой коробки спичек

Не оставили им отцы!

Улетели и позабыли,

Чем и как нам придется жить.

И уж если едой не снабдили,

То хотя бы сообразили

Ну хоть грамоте обучить!

Мы ж культуры совсем не знали,

Шкура — это ведь не пальто!

И на скалах изображали

Иногда ведь черт знает что…

И пока ума набирались, —

Э, да что уж греха скрывать, —

Так при женщинах выражались,

Что неловко и вспоминать!

Вы там жили в цивилизации,

С кибернетикой, в красоте.

Мы же тут через все формации

Шли и мыкались в темноте.

Как мы жили, судите сами,

В эту злую эпоху «детства»:

Были варварами, рабами,

Даже баловались людоедством!

Жизнь не райским шумела садом,

Всюду жуткий антагонизм:

Чуть покончишь с матриархатом, —