Судьбы и сердца

Подлетела тоненькой стрелой,

Крепко-крепко пальцы мои стиснула

И к бинтам припала головой.

Первые бессвязные слова,

Под рукою дрогнувшие плечи,

Скомканные, сбивчивые речи

И в сплошном угаре голова…

— Я же знала, знала, что найду! —

Улыбнулась. Нервно закурила. —

— Ты же помнишь… Я же говорила:

Разыщу хоть в чертовом аду!

Сожалеть бессмысленно и поздно.

Это так, но выслушай, постой,

Как бы это ни было серьезно,

Все равно я рядом и с тобой!

А ребята, знаешь как страдали,

Все тобой отчаянно горды.

Говорят, что, если бы не ты,

Никакого залпа бы не дали!

А начмед мне только что сказал,

И в глазах — торжественная радость,

Что тебе недавно благодарность

Маршал Жуков в госпиталь прислал.

Господи, да что я говорю!

Слава, благодарности, приветы…

Не об этом надо, не об этом!

Ты прости, что глупости порю!

Смолкла и вздохнула глубоко.

— Шурка, Шурка, посидим-ка рядом,

Только ты не нервничай, не надо…

Мне и вправду очень нелегко…

Как мне дальше жить и для чего?

Сам себя же сутками терзаю.

Только ничего еще не знаю,

Ничего, ну просто ничего.

— Нет, неправда. Превосходно знаешь!

Знаешь с самых босоногих лет,

Ты же от рождения поэт.

Как же ты такое отметаешь?!

Вечер красноперою жар-птицей

Мягко сел на ветку под окном.

То ли ветер в форточку стучится,

То ли птица радужным крылом?

— Знаешь, Шура, улыбнись-ка, что ли!

Что нам вправду разговор вести

Обо всех там сложностях и болях,

Их и так довольно впереди!

— Да, конечно, милый человече.

Ну давай о чем-нибудь другом.

Знаешь, там, в приемной, перед встречей

Можно все услышать обо всем.

Ждешь халата в строгой тишине,

Ну а сестры… Им же все известно…

— Вот так штука. Это интересно…

Что ж тебе сказали обо мне?

— Да сказали, очень было плохо,

Раз решили даже, что конец…

Только ты не дрогнул и не охнул,

В общем, был взаправду молодец.

— А еще о чем порассказали?

— А еще, пожалуй, о друзьях,

Что на фронт всегда тебе писали

И сидят тут у тебя едва ли

Менее, чем в собственных домах.

Видно, что отличные друзья.

Кто они? — Да большей частью школьные,

— И при этом скажем, не тая,

Что средь них есть даже и влюбленные…

Прибегут в наглаженной красе

С теплотой и ласковым приветом.

— Кто тебе рассказывал об этом? —

Улыбнулась: — Да буквально все.

От врача и до швейцара дедушки!

Говорят, не помнят никогда,

Чтобы одному четыре девушки

Предложили сердце навсегда!

А какая я, уж и не знаю. —

Замолчала, за руку взяла.

— Шурка, Шурка, что ты за дурная!

Да сейчас я просто отметаю

Все эти сердечные дела.

Может, и наделаю ошибок,

Но в бинтах, в сомненьях и крови

Мне сейчас не очень до улыбок

И, прости, совсем не до любви!

Что мне шепот и уста влюбленные,

Если столько раз еще шагать

В дверь с табличкой «Операционная»,

Э, да что там долго объяснять!

Закурили. Оба помолчали.

— Да, конечно, — выдавила ты, —

Я пойму, наверное, едва ли,

Что такое раны и бинты.

Это страшно, если хочешь, жутко,

Даже я как в пламени горю.

Только я же вырвалась на сутки,

Потому вот так и говорю!

Может быть, я в чем-то ошибаюсь,

Только знаю, знаю все равно:

Одному, сквозь ветер пробиваясь,

Тяжело. А я не пригибаюсь,

Наплевать, светло или темно!

Если б знать мне, если б только знать,

Что вернусь из пламени обратно, —

Никому на свете, вероятно,

У меня тебя бы не отнять!

Нет, ты веришь, я же не боюсь,

Только сам ведь знаешь, как предчувствую,

И теперь вот, ну, как будто чувствую,

Что легко обратно не вернусь…

Ты не спорь, но поимей в виду:

Хоть безвестна буду, хоть прославлена,

Только, если крепко буду ранена,

Я к тебе такою не приду.

Если уж сражаться, то сражаться

За любовь, которая б смогла

Дать тебе действительное счастье,

А не грусть от шкафа до стола!

Помню, как, поднявшись на постели,

Я сказал в звенящей тишине:

— Ну чего ты, Шурка, в самом деле,

Мучишь душу и себе и мне!

— Это верно. И давай забудем!

Я и вправду нервов не щажу.

А писать-то хоть друг другу будем?

— Как же без письма хорошим людям?! —

Я махнул рукой! — Да напишу!

Шура, Шура, через много лет

Ты сними с души моей каменья

И прости за это раздраженье

И за тот бесчувственный ответ.

Если можешь, вычеркни, прошу.

Мне сказать бы мягко и сердечно:

— Что ты, Шурка, напишу, конечно! —

Я же как отбрил: — Да напишу!

Был я весь как бьющийся костер.

Встреться мы хоть чуточку попозже —

Может быть, сердечнее и проще

Получился б этот разговор.

Долго-долго словно бы во сне

Мы сидели рядом и молчали.

Вдруг в какой-то тягостной печали

Ты прильнула бережно ко мне.

— Завтра я уеду. И не знаю

Ничего о собственной судьбе.

Но тебе, ты слышишь, но тебе

Я. как жизни, светлого желаю!

Я хочу, чтоб было впереди

Что-то удивительно большое

И душа, звенящая в груди,

Вечно знала, что бороться стоит!

Пусть тебе сейчас не до любви,

Но в бинтах не вечно же солдаты!

И зови ее иль не зови,

А любовь придет к тебе когда-то!

И тебе я от души желаю,

Впрочем, нет… Прости меня… Постой…

Я ведь тех, кто ждет тебя, не знаю,

Кроме, кроме, может быть, одной.

Той, что мне халат свой отдала.

Сразу ведь меня не пропустили.

Но потом, когда она сошла,

Мы с ней на ходу поговорили.

Кажется, она-то вот и главная… —

Вдруг на сердце набежала тень.

— Ничего… Молоденькая. Славная,

А приходит часто? — Каждый день.

— Что же, это трогает, признаться! —

Потонула в папиросной мгле.