Судьбы и сердца

Ты теперь ведь не Ершова, знаю.

Ну а он? Как он-то хочет жить?

Ты прости, коль что не понимаю.

Про него ты только намекнула.

Мой характер — все сносить молчком.

Что ж, вы разошлись или подуло

Просто в сердце зимним холодком?

Дочь качнула тихо головой

И оказала, отстранись от света:

— Он для нас совсем теперь чужой.

Был и нет… И кончено про это.

— Ну, а вдруг (ты потерпи немного),

Вдруг потом развеется гроза? —

И, как в детстве, ласково и строго

Посмотрел ей пристально в глаза.

— Жизнь сложна: порой одно лишь слово —

И от всех барьеров только след…

Вдруг, представь, увидитесь вы снова.

Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?

И отметил с гордостью невольной

В синем взгляде легкий блеск свинца.

Да, такая, пусть ей очень больно,

Твердой быть сумеет до конца!

— Знаешь, папа, да, меня тревожит

Мысль о встрече где-нибудь в пути…

Ну а сердце… Кто ж предвидеть может,

Как оно начнет себя вести?

Только нет, не жду я переменьы.

Наша встреча? Есть ли в ней нужда?

Впрочем, он и сам-то в эти стены

Не придет, пожалуй, никогда.

Глава XI ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР

Но он пришел. Негаданно, нежданно…

Войдя, смутился, робко помолчал…

Потом спросил Галину Николавну

И в дверь жены чуть слышно постучал.

Она сидела с кипою тетрадей

Перед столом, не поднимая глаз.

И шум услышав, молвила не глядя:

— Вам перцу, тетя Шура? Я сейчас!

А возле шкафа над солдатским строем

Пыхтел малыш. Его малыш. Его!

И так вдруг захотелось взять героя,

Прижать к себе, и больше ничего…

Как все нелепо! Мирная картина:

Жена и сын! И не его семья…

И, вновь взглянув на тоненькую спину,

Он тихо молвил: — Галя, это я…

Она не ожидала этой встречи!

И точно от внезапного толчка,

Он видел, как спина ее и плечи

Вдруг, покачнувшись, дрогнули слегка.

И все же, если честно говорить,

Об этом часе думала Галина.

Пусть с ней расстался. Но не может быть,

Чтоб не пришел он посмотреть на сына!

Ведь сколько раз бессонными ночами

Она решала, как себя держать.

Во что одеться? Что ему сказать?

И долго воспаленными глазами

Смотрела в ночь, в заснеженную даль,

Боря в душе обиду и печаль.

На все: на труд и на улыбки даже

У хрупкой у нее хватало сил.

Все было ясно, как кивнет, что скажет,

Но время шло, а он не приходил.

А жизнь вокруг бурлила, клокотала,

Сережка рос веселый, озорной.

И боль ее сдавалась, отступала,

Сменяясь на спасительный покой.

И вот сегодня точно выстрел грома

Былое вдруг плеснул через края —

Раздался голос близкий и знакомый,

Сказавший тихо:

— Галя, это я…

Взглянув назад, Галина быстро встала,

Пошла… Остановилась перед ним.

И тут слова, что прежде подбирала,

Вдруг разом улетучились как дым.

Решала встретить сухо, деловито.

А с губ слова иные сорвались.

И вместо: — Здравствуй, тронута визитом! —

Она сказала: — Ну входи, садись…

Нет, он почти совсем не изменился.

Вот разве только малость похудел.

Немного подбородок заострился,

Да волос чуть, пожалуй, поредел.

А так все тот же: статный, кареглазый,

Все с тем же взлетом смоляных бровей.

Все так же мягко произносит фразы,

Да, перед нею он — ее Андрей!

Ее? Да нет же, не ее, понятно!

А все-таки зачем же он пришел?

Ну, посмотреть на сына, вероятно,

А сын за мамин спрятался подол.

И, распахнув глазенки, удивленно,

Из-под бровей насупленных глядит,

Как незнакомец, словно бы смущенно,

О чем-то тихо маме говорит.

— За то, что я… Ты извини, Галина… —

Впервые за такой солидный срок

Решил вдруг навестить тебя и сына,.

Но ты поверь: иначе я не мог!

Прийти — ведь это значит объясняться.

А что я мог сказать тебе тогда?

Двоим, я знал, бессмысленно встречаться,

Коль между ними выросла беда.

И я не мог… Ты понимаешь, Галя?

Придя, услышать горький твой упрек.

И там, в тайге, и после, на вокзале,

Я думал, собирался… И не мог…

Она молчала, у окошка стоя,

Подставив щеки струям ветерка,

И только пальцы быстрые порою

По раме барабанили слегка.

Все тот же профиль, та же нежность кожи

И та же синь больших спокойных глаз.

Знакомо все до мелочей, и все же

В ней было что-то новое сейчас.

Быть может, в том и пряталась причина,

Что вместо пышных золотых волос

Венок из двух тугих тяжелых кос

Кольцом лежал на голове Галины.

От этого казалось, что она

Чуть выше стала ростом и моложе.

Той и не той была теперь жена.

То мягче вроде б, то как будто строже…

Одно мешало в этот час Андрею

Назвать ее красивой до конца —

Шрам, что, полоской тонкою белея,

Бежал под глазом поперек лица.

Но при любви что значит эта малость?

Любовь? А разве он ее хотел?

Ведь он же сам писал тогда про жалость…

И гость, смутясь, неловко покраснел.

— Я часто думал про тебя, про сына…

Чего искал я? И куда забрел?

Нашел я привлекательность, Галина,

А красоты душевной не нашел.

Нет, ты не думай, я ее не хаю,

Какой мне смысл туманить ясный свет?

Она, быть может, вовсе не плохая,

Да вот тепла в ней подлинного нет.

Она красива, в этом нет секрета.

Улыбка, голос, горделивый взгляд…

А мне порою красота вся эта —

Как будто в будни праздничный наряд.

И не глупа, и инженер хороший,

А вот понять ни разу не могла,

Что жизнь без дружбы, ласки и тепла

Становится нередко скучной ношей.

И сам не понимаю: в чем причина?

Последний год все думаю, брожу…

Все так нескладно… Но прости, Галина,

Что я сейчас былое бережу…