Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е

Русская икона могла помочь восстановить картину эволюции живописи Средневековья. Поскольку ни один музей мира за пределами России не имел представительных коллекций русских икон, рассуждал Грабарь, круг потенциальных покупателей был огромен. Необходимо было лишь заинтересовать научные и музейные круги, подняв общеевропейскую дискуссию о значении русской иконы. Возбудить научные споры должна была заграничная выставка. План Грабаря и состоял в том, чтобы сделать выставку как можно более научной: демонстрировать в залах процесс расчистки икон, читать научные доклады и популярные лекции, публиковать статьи, где российские и западные искусствоведы вместе создавали бы образ русской иконы как произведения мирового искусства. Создание научного авторитета русской иконе, по мнению Грабаря, должно было послужить залогом высоких цен на антикварном рынке. Открывались захватывающие коммерческие перспективы. Во-первых, потому что Россия, по утверждению Грабаря, монопольно владела «залежами» икон. Во-вторых, потому что мировые рыночные цены на русские иконы пока еще не сложились, и если Госторг не испортит все дело, продавая иконы задешево, то Советская Россия будет диктовать условия миру. По смыслу этого письма ясно, что научно-просветительский успех выставки служил предпосылкой для реализации коммерческих перспектив. В этой связи вряд ли можно согласиться с теми исследователями, которые считают, что распродажа выставки не состоялась по причине ее научного и культурного триумфа. Как свидетельствует письмо Грабаря, с самого начала даже те организаторы выставки, которые по роду деятельности призваны были охранять национальное художественное достояние, делали ставку на ее научный успех как фактор успешной распродажи антикварного товара.

Всего за несколько месяцев до того, как Грабарь написал в Госторг, в мае – июне 1928 года, в Брюсселе прошла выставка русского искусства Art Russe: Ancien et Moderne, которая была проведена эмигрантами и западными антикварами. В разделе древнерусского искусства было выставлено 103 произведения, в том числе иконы. Возможно, эта выставка подтолкнула Грабаря к решительным действиям. В октябре 1928 года там же в Брюсселе с ажиотажем прошла аукционная распродажа коллекции Отто О’Меары, в составе которой было около 500 предметов, включая иконы. Собственник собрал коллекцию в 1920‐е годы, когда находился с женой в России. Аукцион проходил уже после того, как Грабарь написал в Госторг, поэтому не мог повлиять на содержание его письма. Тем не менее ажиотаж вокруг аукциона мог обнадежить красных купцов.

В сентябре 1928 года Грабарь написал еще одно, теперь уже ставшее печально знаменитым письмо – на сей раз главе новосозданного «Антиквариата» Гинзбургу. В отличие от предыдущего письма в Госторг в этом уже не было ни слова о научном значении русской иконы, а только деловые предложения по созданию иконного рынка:

Осведомившись о намерении Наркомторга поставить в широком масштабе дело реализации на западных рынках наших богатых иконных фондов, я, в качестве человека, всю жизнь занимающегося русским искусством и знающего его не только со стороны идеологической, но и со стороны представляемой им материальной ценности (показательно отсутствие упоминания художественной ценности. – Е. О.), позволяю себе обратить внимание Наркомторга на следующие моменты, могущие ускользнуть от руководителей этим делом, но, с моей точки зрения, чрезвычайно важные для правильной постановки коммерческой стороны предприятия (выделено мной. – Е. О.).

Отметив, что ни в Европе, ни в Америке иконного рынка нет, а есть только случайные сделки, Грабарь предлагал на время прекратить всякую продажу икон за границу.

Паузу в распродажах Игорь Эммануилович советовал использовать для «муссирования» русской иконы и создания моды на нее посредством издания иллюстрированных книг на иностранных языках и организации выставок в Берлине, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Если в 1926 году во время переговоров с Западом Грабарь вел речь не о продаже экспонатов, а только об обмене икон на произведения из западных музеев, то в этом письме 1928 года он бросил «Антиквариату» кость, сказав, что