Записка Лядова показательна даже не тем, что он, работник Наркомпроса, не радел за охрану национального художественного достояния, а тем, что он искренне считал выставку икон торгово-экспортным предприятием.
В ответ на протест ученого совета архитектурной секции ЦГРМ вкупе с требованиями музеев предоставить письменные гарантии возвращения икон Главнаука 28 декабря 1928 года создала экспертную комиссию для проверки работ по подготовке выставки. В нее входили Алексей Александрович Вольтер (ГТГ), Илья Семенович Остроухов (Музей иконописи),
Возможно, именно эти действия Главнауки развязали руки зависимым от нее руководителям-партийцам в музеях, и Кристи в их числе. Протест Кристи против вывоза за границу лучших икон Третьяковской галереи датирован 8 января 1929 года, а на следующий день состоялось экстренное заседание экспертной комиссии Главнауки, которая постановила немедленно вернуть в галерею одиннадцать икон из числа отобранных на выставку. Комиссия запретила вывозить за границу наиболее ценные иконы и из других музеев. 9 января личный протест против методов комплектования выставки заявили действующие или бывшие руководители музеев, где находились основные иконные собрания; некоторые из них являлись членами только что созданной Главнаукой экспертной комиссии: Остроухов, Сычев и Нерадовский, Щекотов (недавний директор ГТГ и ГИМ) и другие музейные работники.
До открытия показа в Берлине, которое состоялось 18 февраля 1929 года, оставалось всего лишь немногим более месяца, а выставка оказалась под угрозой срыва. Глава правительственной комиссии по вопросам антикварного экспорта Хинчук экстренно созвал совещание. Оно состоялось 10 января 1929 года, на следующий день после протеста директоров музеев и экспертной комиссии, изъявшей из состава выставки львиную долю икон. В первом же выступлении был поставлен вопрос о том, стоит ли вообще проводить выставку! Советских чиновников пугал не только протест интеллигенции, но и то, что выставка религиозная. На совещании преобладали торговцы – семь представителей Наркомторга плюс Гинзбург от «Антиквариата». Наркомпрос представляли Луначарский, Свидерский и Лядов от Главнауки. Были также уполномоченный по антикварному экспорту от Ленинграда Позерн и неизбежный «тов. Иванов» из ОГПУ.
Торговцы и просвещенцы на совещании пришли к общему мнению: выставку проводить, чтобы создать спрос на русские иконы, но придать ей научный характер – не религиозная, а выставка произведений древнерусского искусства, и, хотя ее организацией занимается торговое ведомство, считать ее наркомпросовской, о чем и объявить миру. Ничего с выставки не продавать и вообще откреститься от продаж произведений искусства из СССР, которые шли в тот момент. Все должно быть честно и легально, а то, шутка сказать, можно загубить на корню всю будущую грандиозную «торговую операцию» по реализации «наших богатых иконных фондов». Пусть выставка сначала покажет, как советское правительство заботится об историческом и художественном наследии, как закопченные церковными свечами «предметы идолопоклонства» в умелых руках советских реставраторов превратились в достояние мировой культуры, а «потом откроем целый магазин этого добра». Заметьте, эти слова – не из выступления торговца Гинзбурга, а из речи наркома просвещения Луначарского. Его отношение к выставке походило на позицию Грабаря. Луначарский был противником продажи икон во время выставки, но считал, что выставка нужна, чтобы «развить охоту» на русские иконы на Западе и затем успешно провести «торговую операцию». Показательно и письмо Луначарского, написанное Лядову 13 ноября 1928 года, в момент подготовки выставки: