Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е

Икона Чирина осталась дома, но из четырех запрещенных к вывозу икон строгановской школы из собрания Третьяковской галереи Грабарю удалось отстоять две: работу Никифора Савина «Беседа Свв. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста» («Добрые плоды учения») и икону «Похвала Богоматери, с праздниками». Требуя восстановить в списке запрещенные к вывозу древние иконы, Грабарь предлагал сократить число памятников XVIII и XIX веков, так как после изъятий, проведенных экспертной комиссией, создалось «впечатление ничем не оправданной диспропорции». Возможно поэтому, несмотря на отсутствие препятствий к их вывозу, за границу не поехали две иконы XVIII века поморских писем из ГТГ, первоначально отобранные Грабарем для показа: «Царь Птолемей Филадельф познает тщету человеческой жизни» и «Аллегорическое изображение тщеты земных благ». Обе иконы происходят из первоначального собрания П. М. Третьякова.

В наши дни вывоз произведений искусства для показа на заграничных выставках является нормальной практикой. Страх и паника, которые сопровождали подготовку заграничной иконной выставки в 1928–1929 годах, были связаны с недоверием интеллигенции руководству страны, которое, находясь в тисках валютного кризиса, начало распродавать музейные сокровища. Печальный опыт Эрмитажа свидетельствует о том, что сопротивление интеллигенции не смогло бы спасти иконы, если бы на них в то время нашелся покупатель, готовый платить цены, сопоставимые с миллионами, потраченными Эндрю Меллоном на покупку шедевров западноевропейской живописи из Эрмитажа. Несмотря на это, не стоит считать бесполезным противостояние интеллигенции планам Гинзбурга, Грабаря и Анисимова. Организаторы выставки ощущали давление, создавшееся в результате борьбы за иконы, и вынуждены были идти на уступки. Так, за границей выставили только тринадцать икон Третьяковской галереи (прилож. 2) вместо двадцати пяти, которые первоначально отобрал для выставки Грабарь. Из одиннадцати запрещенных к вывозу икон галереи ему удалось заполучить только три. Вместо десяти отобранных икон Русский музей послал восемь (прилож. 2). Тот факт, что многие ценные произведения древнерусского искусства остались дома, приобретает особую важность в свете неоспоримых доказательств того, что «Антиквариат», несмотря на подписанные протоколы о возвращении экспонатов на родину, предпринял попытки продать иконы с выставки. Иконы, которые не поехали в затянувшееся на годы турне, избежали порчи, связанной с многочисленными дальними перевозками, проходившими порой, как покажет дальнейшее повествование, безо всякого сопровождения.

ГЛАВА 3. ВОСТОРГИ И ПРОКЛЯТИЯ

По соседству с Рафаэлем. Оригиналы и копии. Икона – советский культурный атташе и политагитатор. «Подохну, да увижу». Дебаты в Старом Свете: все ли равно кто правит, царь или Советы? «Бесстыдный парад продажи»

Упоминание Микояна, а тем более Сталина открывало двери музейных хранилищ. Преодолев сопротивление интеллигенции, Грабарь, Анисимов и Гинзбург отправили за границу в общей сложности более полутора сотен произведений иконной живописи из музеев Новгорода, Пскова, Ярославля, Вологды, бывшей Троице-Сергиевой лавры, Владимира, Архангельска, Ростова, Твери, а также иконы, находившиеся в то время в Центральных реставрационных мастерских, собраниях Третьяковской галереи, музея бывшего Донского монастыря, музея Александровской слободы, Исторического и Русского музеев (прилож. 2). Представляя основные школы древнерусской живописи, иконы позволяли увидеть панораму ее многовекового развития. У современников выставки, как и у ее исследователей в наши дни, не было и нет единого мнения о художественной и исторической ценности экспонированных икон. Все, однако, признают, что наряду с возможно «заурядными иконами» в составе экспозиции были прекрасные произведения – иконы домонгольского периода; работы Андрея Рублева и Даниила Черного; Дионисия и Симона Ушакова; новгородские и псковские иконы XIV–XVI веков; работы строгановских иконописцев и царских мастеров Оружейной палаты. В Лондоне выставлялись также шесть фрагментов стенной росписи из разоренной церкви Св. Петра митрополита в Ярославле, построенной в XVII веке (прилож. 2 № 152–157).