Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е

Получалось, что немногие западные специалисты, которые понимали значение древнерусской живописи в мировом искусстве, не имели состояний, а предприниматели с деньгами вкладывали их в то, что было проверено временем и антикварным рынком – в произведения старых западноевропейских мастеров. Действительно, советская иконная выставка пробудила интерес, но ажиотаж был вызван не только пониманием ценности древнерусского искусства, но и скандалами вокруг советского государства. Не проходило и дня на Западе, чтобы газеты не публиковали что-нибудь сенсационное о жизни первой и в то время единственной коммунистической страны мира.

Шедевры иконописи, те, что были на выставке, и те, что находились в советских музеях, в начале 1930‐х годов спас не успех заграничной выставки, а то, что серьезного спроса на этот товар не было. Предложи Меллон миллионы долларов не за картины Рафаэля и Боттичелли, а за русские иконы, ему бы продали всю выставку, забыв о гарантиях возвращения икон на родину, данных музеям. Да что там выставку, упаковали и отправили бы за рубеж и рублевскую «Св. Троицу», и «Богоматерь Владимирскую» XII века, да не в копиях, а оригиналы. Продажа десятков главных шедевров картинной галереи Эрмитажа не позволяет усомниться в реальности такой угрозы. Индустриализация требовала жертв.

Но иконного Меллона в то время не существовало. Открытие древнерусского искусства состоялось поздно: для самих россиян – на рубеже XIX–ХX веков, благодаря систематической расчистке икон, для Запада – на рубеже 1920–1930‐х годов, во многом благодаря первой советской заграничной иконной выставке. Именно поэтому выставка, несмотря на всю опасность коммерческих заигрываний Грабаря и Анисимова с «Антиквариатом», не вышла за пределы первоначального плана и не привела к музейной катастрофе. То, что Запад в самый острый момент валютного кризиса в СССР не знал древнерусское искусство, обернулось благом для российских музеев и россиян.

Распродажа икон с выставки не состоялась, а траты советской стороны на ее проведение были значительны. Знакомство с архивными материалами свидетельствует, что они исчислялись десятками тысяч золотых рублей. «Антиквариат» нес большие убытки. Однако не следует забывать, что выставка должна была работать не на сиюминутный коммерческий эффект, а на большую экспортную перспективу в соответствии с принципом, сформулированным Луначарским: «Сначала ошеломим научностью, а потом откроем магазин этого добра». Мир должен был увидеть русские иконы, восхититься и захотеть их изучать, а главное – купить. Научный интерес и художественное признание древнерусского искусства должны были в перспективе стать залогом коммерческого успеха. По мнению Грабаря, благодаря выставке русская икона стала объектом коллекционирования на Западе. Так ли это?

Часть 5. ПОСЛЕ ВЫСТАВКИ

В

ыставка с успехом и скандалами прошла в Европе и США и вернулась в СССР. Однако, вопреки надеждам советских организаторов, потока скорых заказов на иконы от западных музеев и коллекционеров не последовало. Тем не менее практически сразу после возвращения выставки на родину, прервав временное затишье, возобновился отбор икон на продажу из Третьяковской галереи. Продолжал покупать иконы «старый знакомец», шведский банкир Улоф Ашберг. Появились и новые покупатели. Через несколько лет после выставки при участии «Антиквариата» в США возникло два крупных частных собрания русских икон. Они принадлежали авиапромышленнику Джорджу Ханну и послу США в СССР Джозефу Дэвису. «Антиквариат» владел огромным иконным фондом. Много ли удалось продать и появился ли в 1930‐е годы массовый антикварный рынок русских икон на Западе?

ГЛАВА 1. БАРТЕР В ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕЕ

По гамбургскому счету. Новый натиск. ГТГ и ГИМ. Ханн и другие. Был ли равнозначным бартер? Долговая кабала

После войны, в 1951 году, по приказу сверху советские музеи провели капитальную проверку своих художественных фондов. Символично, что проверка выпала на конец жизни и правления Сталина. Ее результаты стали гамбургским счетом, предъявленным диктатору историей, так как они показали не только ущерб, нанесенный культурному достоянию нации разрушительной войной, но и потери от музейных распродаж, санкционированных сталинским Политбюро. Перед смертью Сталин получил возможность оценить итоги своей политики на музейном фронте. Но вряд ли он сожалел о потерянных для России произведениях русского и мирового искусства.