Судьбы хуже смерти (Биографический коллаж)

Воннегут Курт Судьбы хуже смерти (Биографический коллаж)

ПРЕДИСЛОВИЕ

На фотографии, сделанной Джил Кременц (моей женой), вы видите меня с выдающимся немецким писателем Генрихом Беллем (который, как я, а также Норман Мейлер, Джеймс Джонс и Гор Видал, был когда-то рядовым пехоты). Мы осматриваем из окон туристского автобуса Стокгольм, куда нас пригласили в 1973 году на конгресс международной писательской организации ПЕН-клуб. Я рассказал Беллю об одном немце, ветеране второй мировой войны (а теперь плотнике, с которым я познакомился на мысе Код): он прострелил себе бедро, чтобы не попасть на Восточный фронт, только рана затянулась еще до того, как его доставили в госпиталь. (Дело шло к трибуналу и расстрелу, но Красная Армия захватила этот госпиталь, взяв моего немца в плен.) А Белль говорит: надо стрелять, приложив к телу буханку хлеба, тогда не остается следов ожога. Вот поэтому мы и улыбаемся. (Шла война во Вьетнаме, и, уж будьте уверены, многие из пехоты подумывали о самостреле, чтобы потом сказать мол, получил боевое ранение.)

Затем (посмеялись, и хватит) Белль заговорил вот о чем: после войны французские писатели - Жан-Поль Сартр, Альбер Камю - приставали к писателям-немцам:

"Вы должны рассказать, как все это было". (Все трое - и Белль, и Сартр, и Камю - удостоились Нобелевской премии по литературе.) В 1984-м, за год до смерти (в шестьдесят семь лет, а мне уже на год больше и курю я ничуть не меньше) Белль пригласил меня участвовать с ним в диалоге о том, что значит быть немцем, - нас записывало телевидение Би-би-си, а потом редактировало. Большая честь! Белля я любил - и его самого, и написанные им книги. И я согласился. А ничего из этой затеи не вышло - какие-то разговоры вокруг да около, тоска и, главное, никчемность, хотя программу у нас время от времени все еще повторяют, когда в запаснике не находится чего-нибудь получше. (Мы вообще вроде упаковочной бумаги, в которую заворачивают стекляшки, выделанные под брильянты, - чтобы не перебились в здоровенном ящике.) Я спросил его: как вы думаете, какая самая опасная черта в немецком характере? - и он сказал: "Мы люди послушные".

А вот самые последние слова, которые я от него слышал на этой земле (он уже мог передвигаться только на костылях, но все равно дымил, как фабричная труба, - шел холодный лондонский дождичек, подкатило такси, чтобы везти его в аэропорт): "Ох, Курт, так все скверно, так скверно!" В нем чуть ли не в последнем еще сохранялось присущее настоящим немцам чувство горечи и стыда за то, что сделала их страна в годы второй мировой войны и накануне. Когда камеру выключили, он сказал мне: соседи презирают его за то, что он про это все еще помнит, давно, дескать, пора забыть.

Пора забыть.

x x x

Обычно предисловие пишут, уже закончив книгу, хотя предполагается, что читатель с предисловия и начнет. Прошло шесть месяцев с того дня, когда я в общем и целом дописал эту книжку. И сейчас я наспех сшиваю это вот одеяльце, потому как нам с моим редактором Фейс Сейл пора укладывать младенца баиньки.

Пока суд да дело, исполнилось восемь лет моей дочери Лили. Рухнула русская империя. Все вооружения, которые, как предполагалось, могли бы нам понадобиться против СССР, мы теперь, не сдерживаясь, благо и сопротивления не встречаем, пустили против Ирака, где народу в шестнадцать раз меньше. Вчера президент выступил с объяснениями, почему у нас не было иного выбора, кроме как напасть на Ирак, и эта речь обеспечила ему самый высокий рейтинг в истории телевидения - рекорд, много лет назад принадлежавший, помнится, Мэри Мартин, сыгравшей в "Питере Пэне". Вот так, а я вчера составил ответ на анкету, присланную английской газетой "Уикли Гардиан".

Вопрос: Как вы себе представляете истинное счастье?

Ответ: Воображаю, что кому-то где-то хочется, чтобы нам тут, на Земле, нравилось.

В. Кто из ныне живущих вас более всего привлекает?

О. Нэнси Рейган.

В. Что для вас всего огорчительнее у других людей?

О. Вера в социальный дарвинизм.

В. Какая у вас машина?

О. "Хонда аккорд", 1988 года.

В. Ваш любимый запах?

О. Тот, который бывает у входа в пекарню.

В. Любимое слово?

О. Аминь.

В. Любимое здание?

О. Небоскреб "Крайслер" на Манхэттене.

В. Какой фразой вы пользуетесь чрезмерно часто?

О. Прошу прощения.

В. Когда и где вы чувствовали себя особенно счастливым?

О. Лет десять назад мой финский издатель привез меня в одну маленькую гостиницу - там неподалеку район вечной мерзлоты. Прогуливаясь, мы нашли заледеневшую спелую чернику. Она оттаивала во рту. И было такое чувство, словно кому-то где-то хочется, чтобы нам нравилось тут, на Земле.

В. Как бы вам хотелось умереть?

О. В авиакатастрофе или на вершине Килиманджаро.

В. Каким бы дарованием вы хотели обладать?

О. Талантом виолончелиста.

В. Что, по-вашему, люди склонны более всего переоценивать?

О. Хорошие зубы.

К.В. 17 января 1991

I