Судьбы наших детей

Подпись была на отдельном листе.

Прежде чем перевернуть страницу, Дядька попытался представить себе внешность и характер автора письма. Это был бесстрашный человек. Он так любил правду, что готов был вынести любую боль, лишь бы пополнить свою сокровищницу истины. Дядьки и Стоуни ему в подметки не годились. Он наблюдал за ними с любовью, удивлением и сочувствием.

Дядька вообразил себе автора письма необыкновенным старцем могучего сложения, с белой бородой.

Потом перевернул страницу и прочитал подпись.

Искренне твой, стояло над подписью.

Сама подпись занимала почти целую страницу.

Это были печатные буквы в шесть дюймов высотой и в два дюйма шириной. Черные, неуклюжие буквы, словно на писанные ребенком.

Подпись была такая:

Дядька.

Это была подпись Дядьки.

Героем, написавшим это письмо, был Дядька.

Дядька написал самому себе это письмо перед тем, как ему вычистили память. Это была литература в лучшем смысле слова, так как она сделала Дядьку наблюдательным, смелым и внутренне свободным. Она сделала его героем в собственных глазах в самое тяжелое время.

Дядька не знал, что человек, которого он задушил у столба, был его лучший друг Стоуни Стивенсон. Если бы он узнал, то покончил бы с собой. Но судьба на долгие годы оградила его от осознания этого страшного поступка.

Когда Дядька вернулся в барак, уши ему резанул визг точильных машин. Все точили кинжалы и штыки. И все улыбались, одинаково — как покорные бараны, которые, если прикажут, с радостью пойдут убивать.

Только что был получен приказ срочно готовиться к посадке на космические корабли.

Война с Землей началась.

Ударные части марсианских имперских десантников уже уничтожили все сооружения землян на Луне.

Ракетные батареи десантников, ведущие огонь с Луны, подвергли крупнейшие города землян адскому обстрелу.

И для тех, кто находился в этом аду на Земле, марсианское радио непрерывно передавало песенку, от которой можно было рехнуться:

Черномазый, бледнолицый, косоглазый — сдавайся или умри!
Черномазый, бледнолицый, косоглазый — сдавайся или умри!

Дезертир

Я не могу понять, почему немецкая лапта до сих пор не входит в олимпийскую программу и не является основным видом спорта на Олимпийских играх.

Уинстон Найлз Рамфорд

Это был марш-бросок в шесть миль, от военного лагеря до равнины, где располагался космофлот. Маршрут про легал через северо-западную окраину Фебы, единственного города на Марсе.

Население Фебы, согласно «Карманной истории Марса» Уинстона Найлза Рамфорда, составляло восемьдесят семь тысяч человек. Все и всё в Фебе было подчинено войне. Основная масса рабочих в Фебе управлялась точно так же, как солдаты, — посредством вмонтированных в черепные коробки антенн.

Рота Дядьки маршировала в составе полка через северо-западную окраину Фебы к местонахождению космической армады. Никто уже и не думал поддерживать дисциплину с помощью антенн — солдат охватила военная лихорадка.

Они маршировали, и пели, и топали в такт кованными железом ботинками по железным улицам.

Песня была кровожадная:

Ужас, горе, уничтожение —
Хап-тап-трап-фо! Постигнет земное население!
Хап-тап-трап-фо! Земля — в огне! Земля — в цепях!
Хап-тап-трап-фо! Мы сломим дух землян! Расколем черепа!
Хап-тап-тран-фо! Кричите! Тап-трап-фо! Страдайте!
Тап-трап-фо! Умрите! Тап-трап-фо! Смеееееееееееерть!

Фабрики Фебы продолжали работать на полную мощность. Никто не выбегал на улицы поглазеть на шагающих с песней героев. Окна подмигивали ослепительными вспышками света. Дверной проем выплевывал снопы брызг и желтый дым от льющегося металла. Скрежет шлифовальных колес заглушал солдатскую песню.

Три летающие тарелки, голубые разведывательные корабли, плавно скользили над городом, издавая приятные воркующие звуки, подобно поющим волчкам. «Гууу-лююю», — казалось, пели они, отрываясь все выше от сферической поверхности Марса. В мгновение ока они уже мерцали где-то в необозримом космическом пространстве.

— Ужас, горе, уничтожение! — в такт барабанам орали солдаты.

Но один солдат только шевелил губами, не произнося ни звука. Этим солдатом был Дядька.

Дядька шагал в первой шеренге предпоследней колонны своей роты.

Следом за ним шел Боуэз, и под его взглядом затылок Дядьки нестерпимо зудел. Боуэз и Дядька несли вдвоем длинный ствол шестидюймового осадного миномета, связавший их, точно сиамских близнецов.

— Умрите! Тап-трап-фо! Смеееееееееееееерть! — ревели вокруг.

— Дядька, старина… — начал Боуэз.