Судьбы передвижников

Накануне экзамена Крамской и его единомышленники не спали, бурно обсуждая форму выражения своего решительного несогласия. 9 ноября 1863 года молодёжь, оскорблённая невниманием к своим требованиям, собралась в конференц-зале академии с заранее подготовленными прошениями о выдаче диплома, соответствующего уже полученным наградам, по причине невозможности участия в экзамене по личным причинам. Ничего об этом не ведавший вице-президент академии, обведя взглядом собравшихся, огласил тему конкурсного экзамена – сюжет из скандинавских саг «Пир в Валгалле». Далее председательствующий обратился к ректору академии Ф. А. Бруни с просьбой дать конкурсантам некоторые разъяснения к только что озвученной теме. И тут, отделившись от группы выпускников, к массивному овальному столу, за которым заседали профессора, быстрым шагом подошёл Крамской – один из лучших учеников академии – и, сдерживая волнение, произнёс следующее: «Просим позволения сказать перед Советом несколько слов… Мы подавали два раза прошение, но так как Совет не нашел возможным исполнить нашу просьбу, то мы, не считая себя вправе больше настаивать и не смея думать об изменении академических постановлений, просим покорнейше Совет освободить нас от участия в конкурсе и выдать нам дипломы на звание художников». Изумлённый дерзостью председатель профессорского ареопага смог только сдавленным голосом спросить: «Всё?» «Всё», – коротко, с поклоном ответил Крамской. Морально поддержанный преданными товарищами, он вышел из конференц-зала, и на стол делопроизводителя, находившийся у самой двери, легли прошения бунтарей-конкурсантов о выходе из академии. Позднее Крамской писал Репину о том памятном событии: «Единственный хороший день в моей жизни, честно и хорошо прожитый! Это единственный день, о котором я вспоминаю с чистой и искренней радостью. Проснувшись, надо было взяться за искусство. Ведь я люблю его, да как ещё люблю, если бы вы знали! Больше партий, больше своего прихода, больше братьев и сестёр. Что делать, всякому своё».

О «Бунте четырнадцати» академическое руководство старалось не распространяться, но город был полон слухов о произошедшем акте неповиновения в стенах учебного заведения, прежде ничего подобного не знавшего. Крамской признавался впоследствии, что, покинув Академию художеств, он «…почувствовал себя наконец на этой страшной свободе, к которой мы все так жадно стремились». «Дальше вспоминать нечего, – рассказывал Иван Николаевич. – Началась действительность, а не фантазии». И действительность эта оказалась суровой. Молодым художникам-бунтовщикам пришлось покинуть академические мастерские, в которых они не только работали, но и жили. Перед многими встала задача отыскать хоть какое-нибудь пристанище, пренебрегая условием, что для занятий живописью не годятся тесные и тёмные каморки. Теперь уже бывшие академисты по-прежнему собирались у Крамского, чтобы обсудить перспективы своей резко изменившейся жизни.

«В наших собраниях после выхода из Академии в 1863 году забота друг о друге была самой выдающейся заботою. Это был чудесный момент в жизни нас всех», – по прошествии лет свидетельствовал Иван Николаевич. В то откровенно трудное время честность и замечательные лидерские качества Крамского проявились во всей полноте. Энергично, решительно, ответственно рассматривал Иван Николаевич способы преодоления сложившегося положения, и молодые художники, не раздумывая, последовали за ним в новую реальность. «Вперед, без оглядки, – были люди, которым было еще труднее!» – таков был девиз Крамского, к этому периоду жизни самого художника и его товарищей применимый особенно.

В то время в столице и других городах империи создавалось много различных коммун и артелей. Вот и в кружке Крамского родилась идея устроить нечто подобное. «Художественная артель возникла сама собой, – скромно сообщал в 1882 году Иван Николаевич. – Обстоятельства так сложились, что форма взаимной помощи сама собою навязывалась. Кто первый сказал слово? Кому принадлежал почин? Право, не знаю». Совместное проживание художников и работа над заказами, по всем расчётам, должны были обеспечить вполне сносное существование. Предполагалось, что члены будущей артели будут принимать заказы на создание портретов, копий, иконостасов, сотрудничать с издательствами, а в перерывах между заботами о хлебе насущном писать оригинальные произведения. Уже через четыре дня после выхода из академии Крамской делился в письме Тулинову планами о создании художественной артели и просил его совета как дельного и практичного человека.