Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Блант пришел на собрание вовремя, чуть постаревший, заметно осунувшийся, как всегда бледный, но по-прежнему элегантный. Распорядитель собрания предложил ему занять место на кафедре, как раз напротив меня.

Я впервые видел Бланта, выступающим с докладом по истории искусства, так дорогого его сердцу. Он поднимал над головой фотографии триумфальной арки, которую мы все пришли защищать, и самым убедительным образом критиковал разбойничье итальянское правительство.

Мне казалось, что докладчик не мог не заметить меня в первом ряду, но, как ни странно, Блант не узнал меня. Хорошо, что я учел и эту возможность, купив открытку с изображением картины эпохи Ренессанса. На полях открытки я четко написал слова: «Завтра, 8 вечера, Руислип». Это была станция метро, поблизости от которой находился пивной бар, который Блант хорошо знал, и где мы часто встречались раньше.

Когда выступления закончились, часть аудитории покинула зал, осталась только кучка энтузиастов, которые топтались вокруг выступавших и осыпали их вопросами. Бланта окружало особенно много посетителей. Три молодых женщины усердствовали больше других, не давая никому возможности приблизиться к нему и вставить хоть слово. Блант их явно очаровал, и женщины, соревнуясь между собой, старались похвастаться своими знаниями. Я начал беспокоиться, когда они, не прекращая болтовни, стали вместе с ним продвигаться к выходу. Вот-вот он и дойдут до двери, все разойдутся кто куда, и мне придется тогда задержать Энтони прямо на улице, а это было бы крайне опасно. Тогда я, решительно потеснив почитательниц, приблизился к Бланту со своей открыткой в руке, весьма ощутимо толкнув локтем в бок одну издам.

— Простите, пожалуйста, — промычал я, — не могли бы вы сказать, в каком музее я могу увидеть эту картину?

Блант взял у меня открытку, внимательно ее рассмотрел и взглянул на меня долгим взглядом.

— Да, да, да, — кратко сказал он, отвечая на три мои слова, написанные на открытке.

Я повернулся и ушел, зная, что теперь он меня вспомнил и обязательно придет на встречу.

На следующий день мы встретились. Он рассказал мне, что за истекшее с 1951 года время его несколько раз вызывали на допрос. Контрразведка была уверена, что Блант связан с нами, но твердых доказательств не имела. Я видел, что Блант настроен также решительно, как и прежде, и опасаться того, что он выдаст себя, нет оснований. Мы заговорили о Киме Филби, который продолжал геройски держаться на непрекращаюшихся допросах. Блант сказал, что материальное положение Кима еще хуже, чем мы себе представляли. Он с семьей живет в настоящей нищете, но остается твердым и не жалуется.

Я сказал Бланту, что Центр хочет помочь Филби, и попросил его передать от нас деньги Киму. Блант согласился. Мы договорились встретиться еще раз после того, как я передам о нашем разговоре Центру. В конце встречи Блант спросил, не будет ли лучше, если я сам встречусь с Филби. Я отказался по двум причинам: во-первых, это риск для всех нас, а, во-вторых, мне дали официальное указание встретиться только с ним — Блантом.

— За Филби не смотрят как следует, — продолжал он, — как старый контрразведчик я могу сказать это с полной уверенностью. Но если вы не хотите, то мне все равно.

Когда мы снова встретились в скверике неподалеку от Каледониан-Роуд, я передал Бланту пять тысяч фунтов и попросил его регулярно информировать нас о том, как идут дела у Кима. Я вкратце рассказал ему, как поживают Бёрджесс и Маклин, и обсудил наши новые способы связи.

Как всегда, работая с Блантом, я был совершенно уверен, что за нами не следят. Мы умели проверять друг друга. Но тут я неожиданно насторожился. Кто-то за нами наблюдал. Я обратил на это внимание Бланта.

Он рассмеялся.

— Питер, дорогой мой! Да это же сам Ким Филби, — сказал он. — Вы в прошлый раз сказали, что не станете встречаться с ним, но мы оба решили, что, может быть, вы передумаете. Так что он здесь и готов подойти к нам, если вы не возражаете.

Я внимательно вгляделся в человека, который прохаживался неподалеку. Так вот каков он, легендарный Ким, чьи приключения и подвиги составляли часть моей жизни на протяжении почти десяти лет, но которого я никогда не видел. Темный силуэт его не отставал от нас. По параллельной дорожке сквера шел крепкий, широкоплечий мужчина, в плаще, но без шляпы.

Внешность Филби так крепко запечатлелась в моей памяти в тот вечер, что я сразу же узнал его, когда встретился в Москве через десять лет и подумал: «Это очень сильный человек. Скала».

Филби не приближался. Я мог бы увидеться с ним, но не решился, хотя меня непреодолимо влекло к нему любопытство.

Должен признать, что прояви я тогда инициативу, то поступил бы разумно, потому что, встреться я тогда с Филби, мы избежали бы сложной командировки и дальнейших рискованных событий.