Судьбы русской духовной традиции в отечественной литературе и искусстве ХХ века – начала XXI века: 1917–2017. Том 1. 1917–1934

К сожалению, в воспоминаниях А. Э. Краснова-Левитина практически нет сведений о том, как тогда пели в том или ином храме – находим здесь лишь некоторые высказывания, косвенно касающиеся интересующей нас темы. Например, он отмечает, что в конце 20-х годов иосифлянский храм Спас на Крови (закрыт в 1932 г.) был полон верующих и, в отличии от Казанского и Исаакиевского соборов, в которых «ввиду их громадных масштабов совершенно пропадала красота богослужения <…> храм Спаса на Крови, наоборот, обладал прекрасной акустикой: каждое слово было слышно» и именно здесь, по его мнению «пел хор под управлением Рождественского – лучший хор Питера» [2, с. 106]⁸. Помимо храма Спаса на Крови, А. Э. Краснов-Левитин указывает на существование в Ленинграде 1928 года пяти приходов иосифлянского направления⁹. Автор подчёркивает, что «иосифлянские епископы и священники принципиально отказывались от регистрации и от каких бы то ни было сношений с властью». В связи с этим, он отмечает одну из отличительных черт церковного пения иосфлянского богослужения: «…прежде всего здесь не поминали властей. В храмах, признавших митрополита Сергия, была такая формула поминовения великой ектении: „О богохранимей стране нашей и о властех ея, о еже мирное и безмятежное житие поживем во всяком благочестии и чистоте, Господу помолимся“. В храмах иосифлянских произносилась другая формула: „О богохранимей стране Российстей и о спасении ея Господу помолимся“» [2, с. 107].

Процесс уничтожения и закрытия храмов, в частности в Ленинграде, продолжался и в 30-е годы¹⁰, но некоторые из них продолжали оставаться открытыми. Однако по сравнению с 20-ми годами количество открытых храмов значительно уменьшилось. Так М. В. Шкаровский пишет: «К 10 июня 1937 г. в Ленинграде осталось 34 открытых православных храма – 25 „тихоновских“ (один из них „иосифлянский“) и девять обновленческих (один – „живоцерковный“), в которых служило соответственно 79 и 43 члена притча. Кроме того, ещё 14 церквей действовали в южных пригородах – Петергофе, Пушкине и Колпине». К лету 1941 г. в одной из крупнейших епархий страны – Ленинградской уцелел лишь 21 незакрытый православный храм, в том числе 13 в Ленинграде и пригородах. В семи городских и пригородных храмах Московского Патриархата в это время служили 19 членов притча, к ним надо добавить ещё одну церковь Московского Патриархата – храм Спаса Нерукотворного Образа в Шувалове, где служил протоиерей Александр Мошинский, иосифлянскую церковь Пресвятой Троицы в Лесном – настоятель иеромонах Павел (Лигор), а также четыре обновленческих храма: Спасо-Преображенский собор, церковь преп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище, Князь-Владимирскую церковь в Лисьем Носу и храм св. Николая Чудотворца на кладбище в Колпине <…>. Таким образом, всего к началу Великой Отечественной войны в храмах северной столицы и её пригородов оставалось 28 официально зарегистрированных священнослужителей, кроме того в городе проживало ещё около 30 приписных и заштатных священников. Это было все, что осталось от превышавшего тысячу человек дореволюционного духовенства Петрограда. Подобные же страшные потери понесло и духовенство Ленинградской области» [9, с. 7–9].

В связи с антирелигиозной политикой новой советской власти резко изменилась жизнь и судьба многих выдающихся представителей российской музыкальной культуры, чья деятельность и творчество так или иначе были связаны с областью духовного творчества, исполнительства, образования. Бывшие профессора, композиторы, педагоги, руководители хоров в одночасье оказались «не у дел» – некоторые из них покидали родину, а другие, оставшиеся на ней, претерпевали испытания на идеологическую «прочность», пытались найти компромиссное решение, применяя свой профессиональный опыт и знания в новых условиях. Сотрудничество с новой властью нередко осуждалось в церковных кругах и за «изменниками» закреплялось звание «красных профессоров». Напротив, те, кто верил в непоколебимость дореволюционных ценностей, оказывались «выброшенными за борт» как мешающий революции «пережиток монархического прошлого».