Судьбы суровый матерьял…

Ведра, воткнутые в ведра.
Вдоль обочины мешки.
Отродясь, такое вёдро
Не припомнят старики.

Клубни ровные, что репы.
Тридцать два кривых мешка!
Целина! Разведай, где бы
Выросла еще така?

Беловарка! Рассыпуха!
На базар и про запас.
Хмелем пахнет медовуха!
Медом – выбродивший квас!

В палисадах за плетнями
Паутины солнце вьет,
И веселыми глотками
Из колоды воду пьет.

Пляшут перья огневые.
В чугунах шумят пары.
И лопаты штыковые
Прибирают.
До поры.

Пятидесятые…

Набухала тоска в каждой вене и жиле.
Пламенели закаты. Гремели ветра…
Мы тогда не сходили с ума – просто жили,
Постигали, как эта ведется игра.

Как нечестные честных в грехах обвиняли,
Хищно чуя барыш, набирали по две,
И меняли столы, и колоды меняли,
И хлюздили[1], храня козыря в рукаве …

Вёсны падали с гор и шумели крылами,
Стаи птиц гоготали над ширью степей,
И река, шевеля голубыми валами,
Плоскодонные лайбы срывала с цепей.

У далеких поскотин отары клубились,
Увозили на запад оброк поезда,
И в предчувствие счастья мы солнцу молились,
А кому еще было молиться тогда?

Весенняя мозаика

1.

Кувыркалась весна. Слякоть била под ноги.
Пахло прелой листвою в кустах и логах.
Рвался лед на реке, размесило дороги,
И угрюмо торчали грачи на стогах.

Голубая страна! Ни конца и ни края!
Даль подернута дымкою, утром – туман,
И тоскует земля о тепле каравая,
Свищет ветер над полем, ломая бурьян.

Я проверю гужи, я поправлю постромки,
Среди всей чехарды я увижу свое…
Пусть кромсает река голубые обломки,
Пусть грачи продолжают свое бытие.

И река, и стога, и грачи – это нужно!
И под клекот весны, ничего не тая,
Оживает во мне боевое оружье —
Это память моя, это память моя…

2.

Засунутый в яловые сапоги,
Дед Лытнев с накидкой[2] стоит у реки.
Цыганская трубка…
Дед шамкает ртом:
– А, ну-ка, здесь язь… – И с обрыва навскидку
В клубящийся омут бросает накидку
И топит ее, прижимая шестом…

Дед – память моя!
Я хожу рядом с ним.
Весна! Половодье – сестрица разрухи.
Я сумку ношу, в ней пузатый налим,
Сорога, подъязок, четок медовухи…
Оставлены улица, школа, друзья.
Язя бы поймать.
Жалко, нету язя.

3.

Стремниной проходит и кружится лед —
То чистый и белый, то с сенной трухою…
Чирки налетели, дед выстрелил влет —
Застыл свистунок и упал на сухое.
Я трогаю птицу, я вижу впервые
Прекрасные перья ее маховые.

Дед трубкою молча дымит в стороне…
И больно, и горько, и радостно мне:
Я чувствую жизнь, я ее принимаю,
Хотя и не всё до конца понимаю.
А кровь, что сквозь перья сочится, сверкая,
Наверно, соленая, как и людская.

4.