Судьбы таинственны веленья… Философские категории в публицистике славянофилов

Однако нельзя не заметить, что то, что поэт ставит себе как цель, для его героев уже роль. Это определение границ, а следовательно, сужение возможностей и целей. «Но он не ищет, подобно Гёте, возвысить предмет свой, открывая поэзию в жизни обыкновенной, а в человеке нашего времени – полный отзыв всего человечества, а, подобно Байрону, он в целом мире видит одно обманутое противоречие… и почти каждому из его героев можно придать название разочарованного». Но в таком случае отрывистость пушкинских поэм – следствие неполного понимания художественных целей и задач. Формулу Киреевского (Пушкин – отголосок Байрона) можно рассматривать не только как простое сравнение, а как некую ролевую установку. В данном случае роль воспринимается как предназначение, ибо совпадение Пушкина и Байрона не случайно: «Лира Байрона должна была отразиться в своем веке, быв сама голосом своего века». Отражать век – роль хотя и почетная, но все-таки не вполне самостоятельная. Эту роль и принимает на себя поэт, сознательно или бессознательно. Это шаг по пути, следуя по которому он может достичь своего предназначения.

Роль всегда связана с самовыражением. Для ее успеха необходимо желание или нежелание. Это категория более объективная. Предназначение автора требует размышления не только о себе, но и о своем времени, о своем веке и о поэзии. Предназначение не зависит от единичной воли. Напротив, это выражение идеи народа, его идеала.

По мнению критика, к выполнению своего предназначения Пушкин вплотную подошел в третьем периоде своего творчества. Киреевский анализирует черты русско-пушкинского периода, называя их все и каждое характеризуя подробно: «Отличительные черты его суть: живописность, какая-то задумчивость И, наконец, что-то невыразимое, понятное лишь русскому сердцу; ибо как назвать то чудесное, которым дышат мелодии русских песен… и которое можно назвать центром его сердечной жизни».

Онегин отличается от Чайльд-Гарольда содержанием своего характера, он находится как бы на границе с будущим, связывая различные времена и традиции. Онегин – человек обыкновенный и потому, считал Киреевский, не похож на Чайльд-Гарольда, «ибо только разногласия связуют два различные созвучия».

Заслуга Пушкина в том, что он не подражал Байрону, не попытался сделать из Онегина нового Чайльд-Гарольда. Онегин, может быть, и готов к этой роли, но «не живет внутри себя жизнью особенною… и презирает человечество потому только, что не умеет уважать его». Роль диктуется временем, но, как справедливо замечает Киреевский, «время это еще не пришло для России и дай Бог, чтобы никогда не приходило». Это значит, что Пушкин следует не ролевой установке, а некоему предназначению. Ибо главное стремление Пушкина было аналогично стремлению всей русской культуры во второй половине 1820-х годов.

Киреевский определяет его как «стремление воплотить поэзию в действительности», «сближение с господствующим характером века». Так возникает идея синтеза, в котором сближение поэзии и действительности лишь один из этапов. Впрочем, сближение поэзии и действительности не означает еще подчинения одного другому. Синтез не уничтожает противоречий, но помогает их примирить, т. е. осознать и принять необходимость каждого элемента, подчинить их некоему третьему, высшему началу. Таким началом может быть архетип, вынуждающий художника (и его героя) следовать своему предназначению.

Киреевский не случайно упоминает о «разногласиях», которые преодолеваются, смягчаются в синтезе. Он подразумевает переход к новой роли, более сложной, но более соответствующей предназначению.

Ролевая установка формально сохраняется. Поэт стремится соединить в своем творчестве жизнь и поэзию, постигая и отражая свой век. Однако же новая «роль» носит уже иной характер. Это уже не просто функциональное выполнение обязанностей, определяемых временем, культурой и т. п. Поэт уже зависит от действительной жизни с ее противоречиями, приземленностью интересов, со всеобщей пошлостью, наконец. Нам кажется, что такой подход уже исключает закрепление за человеком одной-единственной роли, предполагает существование нескольких ролей, а следовательно, и возможность выбора. Это уже принципиально. Тем самым Киреевский делает шаг к признанию множественности эстетических систем и их художественного равноправия. Он полагает, что художник сознательно делает свой выбор (во всяком случае, обладает таким правом). Применительно к Пушкину это означает осознанную эволюцию, созидание своего художественного мира по своим собственным правилам. Киреевский пишет: «…Такое борение двух начал – мечтательности и существенности – должно необходимо предшествовать их примирению. Это переход с одной ступени на другую…»