Судьбы в капкане

Лянке в тот день впервые назначил свиданье однокашник. Подошел на перемене и спросил, глянув в глаза:

— Нарисуйся вечером во двор, на скамейку, я буду ждать тебя! В восемь, договорились?

— Нет, не смогу. У меня дел много.

— Ну а поздней?

— Не получится! А потом я боюсь. Что мои скажут, если с тобой увидят? Мишка и вовсе по шее надает. Не будет долго говорить.

— Я сам ему вмажу!

— Кому? Мишке? Да ладно, не смеши! Ты против него огрызок. Не хочу с тобой встречаться! Ко мне не приходи! — повернулась резко и ушла не оглянувшись.

К концу занятий она забыла о приглашении на свидание. И не заметила, как помрачнел мальчишка, получивший отказ.

Лянка, прибежав домой, рассказывала Кате, чем занималась она сегодня, а женщина поделилась тем, что сегодня сумела просидеть во дворе на скамейке целых три часа. И не просто отдыхала, а вязала. Все вспомнила.

— Мам! Скажи, а это правда, что любить только взрослые могут?

— А тебе уже кто-то понравился? — погрустнела Катя.

— Я и сама пока не знаю. Этот человек — старший мастер в цехе. Его все любят. Там у него в цехе одни женщины, торты выпускают. Вокруг него кружат. Он ни на одну не смотрит, но и не обижает никого. Веселый человек, добрый, но и строгий. Его жена в том цехе тоже вкалывает. Говорят, что у них трое детей!

— Ты четвертой хочешь стать? Дурочка моя! Выбрось из головы глупость. Женатые не для тебя! Запомни это! Не позорься!

— А разве можно себе приказать? — удивилась Лянка и оглянулась на звонок в дверь. Это девки вернулись с занятий и привели с собой незнакомую девчонку, назвавшуюся Сюзаной.

— Можно она с нами будет жить? — подошла Юлька к Кате, сострив умильную рожицу.

— Понимаете, у нее облом получился. Хозяйка, у какой жила, умерла месяц назад. А старший сын продал квартиру и потребовал, чтоб Сюзи выметалась. Новым хозяевам квартирантка не нужна. Сами хотят жить и вещи девчонки выставили на лестничную площадку. Ну, что ей делать? Не будешь же ночевать на улице. В общаге тоже мест нет. Так и осталась кучей говна в луже. Не бросать же ее в беде!

— А где она поместится? В комнате ступить негде самим! — уперлась Катя.

— Ничего! Подвинемся поплотнее, поужмемся. Стол вплотную к стене придвинем. Лишь бы вы согласились, а мы утрамбуемся, — пообещала Юлька и хотела увести Сюзану в комнату, но Катя остановила:

— Не спеши! Куда уводишь? Я еще ничего не сказала. Пусть сюда зайдет, поговорю с нею! — потребовала хозяйка.

Сюзана вошла уверенно. Села напротив Кати, та оглядела. Хороша девчонка, ничего не скажешь. Белокурые локоны легли на плечи светлыми волнами, пронзительно синие глаза смотрят кротко, губы алым бантиком слегка приоткрыты. Сама как выточенная статуэтка без малейшего изъяна.

— Вот кто хахалей будет менять чаще, чем нижнее белье, — подумала женщина, а вслух спросила:

— Кто ты и откуда здесь взялась? Местная или приезжая?

— Своя! Только из Прохладного! Родители мои там живут. Сектанты они. Заставляли меня за единоверца замуж выйти. Отказалась. Надоело по их законам жить. Все запрещали. Мясо есть нельзя. Изредка курятину. И то по большим праздникам. Колбасу нельзя, сало тоже. Это они трупоедством считают. Только растительное и мед можно. Веселиться не моги, в кино иль дискотеку, в библиотеку, не смей думать. Целыми днями работай на участке и молись. Даже общаться нельзя с соседями, какие не в секте.

— А что за секта? Баптисты или пятидесятники? — спросила хозяйка.

— Евангелисты-реформисты седьмого дня. Раньше нас КГБ душило за то, что мы говорили правду о властях. А теперь никто нами не интересуется и не душит. Живите как хотите, базарьте сколько угодно, лишь бы не воровали и не убивали никого! И Америка перестала нам помогать. Пришлось всем искать работу, чтоб как-то жить. А у многих ни специальности, ни образования. Вот и сели голой задницей на ежа! И жаловаться некому. Сами виноваты во всем. Ну, ладно наши мужики! Многие на стройку пошли, навыки имели. Другие на железную дорогу устроились. Иные просто дороги и улицы ремонтируют, кто-то грузчиком, таксистами стали. Как-то зарабатывают. А женщинам куда деваться? Как услышат из какой секты, на работу не берут. Вот и моей матери в пяти местах отказали. С трудом воткнулась в почтальонки, но на втором месяце ее собака покусала за ноги. Ее даже в больницу положили. Месяц уколы делали. Теперь взяли посудомойщицей в ресторан. Там повар к ней пристает. Уйти бы, а жить на что? Вот и терпит. Когда в зубы, а то и в морду врежет. Я то старшая. После меня еще пятеро растут. Их кормить надо.

— Куда ж так много нарожала мамка? — ахнула Катя.

— Нам нельзя делать аборты. Это грех! Потому, сколько Бог дает, ни одного не погубили. Все живут и растут.

— А ты у себя нигде не приткнулась?