Судьбы в капкане

И только Лянку не интересовали ни клиенты, ни хахали. Ей иногда перепадали обноски от девок. Лянкины успехи и неудачи никого не интересовали, к ней охладели и девчонка жила серой, неприметной мышкой, никого не беспокоя, не надоедая, ни к кому не лезла на глаза. Она видела, как Катя по ночам пересчитывает деньги, складывает их в коробки и прячет в антресоли, потом довольно улыбаясь крестится и ложится спать.

— Зачем ей столько денег? — думала Лянка и тяжело вздыхала, вспоминая, что у нее совсем порвались сапоги и ей скоро не в чем будет выйти на улицу.

А через несколько дней взялась Юлька убирать в прихожей, наткнулась на Лянкины сапоги, показала их Кате. Та позвала девчонку из кухни, дала ей денег и сказала, поджав губы:

— Уже самой пора зарабатывать. Совсем большая стала, а все на моей шее сидишь. Глянь, как девки вкалывают. И себя обеспечивают, и мне помогают, а ты все в мои руки заглядываешь. Пора самостоятельно учиться жить!

Лянку будто кипятком ошпарили. Она сунула деньги обратно в руки Кате, вышла на кухню. Баба, пожав плечами, сунула деньги под подушку, обругав про себя Лянку за гонор и плохой характер. Она так и не поняла, за что обиделась та, ведь ей сказала правду.

Ляна раньше всех заметила, как стала меняться Катя. Чем больше она получала денег, тем жаднее становилась.

Все девки платили ей с каждого клиента свою долю. Ведь она дала хахалей. Катю кормили, ее купали, стирали и гладили, убирали в квартире, все бесплатно. И Катя привыкла к такой жизни. Она растолстела, вконец обнаглела и вела себя как заправская бандерша, не считаясь ни с кем.

А как-то ночью, уже устроившись в постели, сказала Мишке, внезапно решившему заночевать дома:

— Ты когда вспомнишь обо мне, совсем забросил. На продукты не даешь, даже за квартплату забыл совсем. А свет, газ, воду и телефон кто проплатит?

— Мам, я дома почти не живу. Ты даже не приметила. Один раз в неделю тебя навещаю. Ведь не без копейки живешь, чего попрекаешь. Совсем выдавишь из дома! Уйду!

— Не велика потеря! — услышал в ответ.

— Вот так?! — удивился Мишка, встал, оделся и, никому ничего не сказав, вышел в ночь, плотно закрыв за собою дверь.

Глава 4. ВЕРНИСЬ В ПРОШЛОЕ

Катя даже не подумала остановить сына. Не выглянула в окно, чтоб посмотреть, куда он пошел на ночь глядя. Ждут ли его где-нибудь? Она винила сына в неблагодарности.

Для чего баба копила деньги, кому их собирала, не знала сама.

Мишке? Нет, она даже не думала о том.

— Прогуляет, пропьет, растранжирит на баб, вот таких как эти! А я по крохам собирала, по копейке, да кто оценит? Мишка? Он уже мужик! Раньше знал цену копейке. Теперь отлегло от задницы, жеребцом носится. И не стыдно ему говорить мне, что дома раз в неделю появляется. Вот негодяй! А где его носит? Может, у него уже баба есть? И не только жена, но и ребенок? Иначе где бегает, к кому теперь сбежал средь ночи? Значит, сыскал какую-то сучку, и та оторвала от меня сына. Но почему он сам о ней молчит? Наверное, взял с ребенком или какую-нибудь криворылую старше себя. Но нет! Не может быть! На бедной никогда не женится. Знает цену нужде. Скорей всего, побежал к друзьям. Побегает с недельку и вернется. Куда денется? Меня ему никто не заменит, — успокаивает себя баба.

Звонок в дверь разорвал тишину квартиры. Это опять хахали, Сюзанку требуют, а где ее взять, если девку на всю неделю откупили в коттедж два брата, известные всему городу богачи. От них ее никакими пряниками не выманить. Других дать?

Но в комнате никого из девок. Только Лянка спит, свернувшись клубком. Может, ее предложить? Сколько может дарма хлеб жрать? — толкает девчонку в бок. Та ничего не может понять спросонок:

— Валяй к хахалям. Вон ждут за дверями! Хватит дрыхнуть! — дергает Лянку. Девчонка вскочила:

— А я при чем? Уже и меня запродать решила? За что? Я у тебя в домработницах, а не в суках. Не пойду на панель! Ты всех продала. Скоро сама дешевкой станешь! — получила оглушительную оплеуху и, отлетев к койке, взвыла жалобно:

— Боря, братик, возьми меня к себе! Иль не видишь, как я тут мучаюсь! То твоя жена, теперь эта безногая колотит. Ни у кого души нет! Дай мне сдохнуть, помоги!

— Нету девок! — крикнула Катя за дверь.

— А кто голосит?

— Соплячка! Зелень!

— Давай ее! Сгодится! — кричали мужики.

— Никуда не пойдет. Совсем ребенок!

— Отдай! А то двери вынесем!

— Вон отсюда, козлы! Иль у самих детей нет? Совсем оборзели отморозки! Валите прочь, пока ментов не позвала!

— Катя, не шали! Не доставай нас! Не то и до тебя доберемся, на полу разложим и в очередь поимеем вместе с сикухой! — орали подвыпившие мужики за дверью.

— Что ты там базарил, кастрированная гнида? Меня захотел натянуть, обосраный лопух! — взяла костыли и, открыв дверь, ударила по голове громоздкого, рыхлого мужика, стоявшего впереди всех, тот тут же свалился под ноги мужикам. Катя успела сунуть костылем в лицо коренастому, крепкому мужику, у того из носа хлынула кровь.