Судебные речи

Первый вопрос, который возникает относительно участия Колосова в деле подделки акций, — мог ли он иметь побуждение участвовать в нем, было ли такое опасное предприятие ему удобно и заманчиво? Мы знаем, что он человек без всякой служебной карьеры; крестецкий острог и ложный донос на валдайского исправника многое ему испортили в этом отношении. Ему нужно поправиться. Но поправиться на служебном поприще едва ли можно, да если бы и занять какое-нибудь место, то — при всяком неудовольствии начальника — его новгородское прошлое ложилось бы тяжкою гирею на чашу весов служебного доверия и благоволения. Что же делать? Поправиться в другом отношении, сделаться капиталистом, крупным биржевым деятелем, занять в этом отношении видное место в обществе, где, по мнению Колосова, «все воруют», тем более, что, по его взгляду, богатство, само по себе, как бы то ни произошло на свет, должно внушать уважение к человеку. Итак, надо увеличить свои средства и обратить их из «средств» в «капитал». Притом известно, какими операциями он занимался в последнее время: ростовщическими ссудами, игрою на бирже и т. д. Это такая деятельность, которая не может не развивать алчности к деньгам и постоянно возрастающего желания приобрести побольше. Но игра на бирже бывает рискованна, а операции со ссудами слишком мелки; уж если рисковать, так на приобретение средств в широких размерах и сразу. Конечно, такое приобретение мог бы дать обширный спуск по номинальной или биржевой цене дешево стоящих в подделке бумаг. Надо только найти подходящих людей. В этом отношении интересно посмотреть, кем был окружен Колосов за границею. Около него находится Олесь, юноша решительный, но еще живущий чужим опытом, бесконечно преданный, верующий в Колосова, «как в бога»* и находящийся в полном его распоряжении. Потом существует за границей такой человек, который предприимчив, деятелен, энергичен, но тоскует без работы, находится совсем без практического, приносящего видимые плоды, дела, это — Феликс. Такая личная обстановка чрезвычайно удобна для подделки фальшивых бумаг. Можно воспользоваться этими лицами, их двусмысленным положением и родственною связью: одного можно сделать руководителем заграничной фабрики, а другого лицом, посредствующим между фабрикою и Россиею. Оба они в руках: старик у него в подчинении потому, что Колосов дает ему работу, что семья далеко и судьба ее всегда в руках Колосова; юноша еще в большем подчинении: он молод и доверчив, любит Колосова, воспитался в его школе и верит в него, как в бога. Притом Колосов именует себя агентом тайной полиции и этим всегда может пугать своих помощников, да и все их состояние доверчив во отдано в его руки, помещено в его операции. Подобные соображения, которые вытекают из их взаимной житейской обстановки, могли навести Колосова на мысль заняться подделкою акций. Феликс Ярошевич будет действовать в Брюсселе — работать, Олесь будет провозить, будет рисковать, а Колосов будет направлять их деятельность и получать хороший барыш. Поэтому мне думается, что обстановка этих лиц, письма Ярошевича и Никитина, неправдоподобность объяснений самого Колосова о том, каким образом сознались ему эти лица, — все это указывает на то, что оговор А. Ярошевича имеет в себе много правдоподобного. Если мы проверим показание Ярошевича и действия Колосова по документам, то найдем, кроме того, что оговор подтверждается целым рядом письменных данных, которые идут параллельно с действиями Колосова.