Вышинский.
Не знаете? Не хотите выдавать дружка? Считаете ли вы, что было бы естественно тому же Голодеду иметь разговор с Бухариным по этому вопросу или же они должны были конспирировать это от Бухарина?Рыков.
Я думаю, что, естественно, он говорил с Бухариным, но о чем они говорили, мне не известно.Вышинский.
Насчет изменнической деятельности польского шпиона Ульянова вам известно?Рыков.
Мне известно.Вышинский.
Бухарин об этом знал?Рыков.
Я не знаю.Вышинский.
Насчет изменнической деятельности польского шпиона Бенека известно?Рыков.
Мне известно.Вышинский.
Бухарину известно?Рыков.
Не знаю.Вышинский.
Разрешите тогда, товарищ Председатель, прочитать лист дела 127, где содержится вопрос Рыкову и его ответ: «Вопрос: В отношении осведомленности и руководства деятельностью вашей организации в Белоруссии вы все время говорите почти исключительно о себе. А какова была роль остальных членов центра? Ответ: То, что я здесь показал...» А вы здесь показали о Бенеке, об Ульянове, о директиве поляков о подрыве обороноспособности, о назначении с ведома польской разведки должностных лиц — это вы показали... «То, что я здесь показал, знали, разумеется, и остальные члены центра. Знали Бухарин и Томский...» Подтверждаете вы это?Рыков.
Это относится ко всему нашему отношению к Белоруссии.Вышинский.
Нет, вы здесь не вывернетесь. Я прочту дальше... «Знали Бухарин и Томский, частично в эти дела был также посвящен Шмидт», — вы имеете в виду Василия Шмидта. — «На своей роли я больше остановился по той причине, что по решению центра основные связи по белорусской антисоветской организации правых были сосредоточены в моих руках». Ясно?Рыков.
Мне это ясно.Вышинский.
Я прошу суд удостовериться. То, что мною процитировано, имеет полное тождество с тем, что записано в подлинном протоколе, подписанном Рыковым, и я прошу предъявить это Рыкову для того, чтобы он опознал свою подпись.Рыков.
Я не отрицаю.Председательствующий.
Подтверждаю, что эти цитаты соответствуют подлинному протоколу, имеющему подпись Рыкова на каждой странице.Вышинский
Рыков.
Он должен был знать, но менее детально и менее подробно, чем я знал.Вышинский.
Я спрашиваю вас не о деталях, а о существе. Существо Бухарин знал?Рыков.
О существе связи Бухарин был информирован и знал об этом.Вышинский.
Я это и хотел установить. Позвольте считать установленным, что Рыков и Бухарин знали о существе изменнической связи, в состав которой входил и шпионаж. У меня вопросов больше нет.Председательствующий.
Подсудимый Бухарин, продолжайте.Бухарин.
В 1933-34 годах кулачество было уже разгромлено. Повстанческое движение перестало быть реальной возможностью, и поэтому в центре правой организации снова наступил период, когда ориентация на контрреволюционный заговорщический переворот сделалась центральной идеей.Силы заговора — это были силы Енукидзе плюс Ягода, причем Енукидзе в то время удалось завербовать, насколько мне помнится, бывшего коменданта Кремля Петерсона, который, кстати сказать, был в свое время комендантом поезда Троцкого, затем военная организация заговорщиков: Тухачевский, Корк и другие.
Вышинский.
В каком году это было?Бухарин.
Я считаю, это было в 1933-34 годах.Вышинский.
А одновременно вы вели переговоры с Ходжаевым пораженческо-изменнического характера?Бухарин.
С Ходжаевым я имел один единственный разговор в 1936 году.Вышинский.
Вы говорили с Ходжаевым о том, что уже имеется соглашение с фашистской Германией?Бухарин.
Нет, не говорил.Вышинский
Подсудимый Ходжаев, говорил с вами Бухарин?
Ходжаев.
Да, говорил.Вышинский.
Как, где, когда, о чем конкретно?Ходжаев.
В августе месяце, когда Бухарин приехал в Ташкент. Разговор между мною и Бухариным произошел на даче у меня в Чимгане. После обзора внутреннего положения СССР Бухарин сказал, что надо нашу деятельность направить таким образом, чтобы эта деятельность помогла привести к поражению Союза. По его словам, внутреннее и внешнее положение вело к этому. Он сказал, что мы, правые, имеем соглашение с фашистской Германией, намечаем соглашение с Японией.Вышинский.
Подсудимый Бухарин, были вы у Ходжаева на даче?Бухарин.
Был.Вышинский.
Разговор вели?Бухарин.
Не такой, а другой разговор, тоже конспиративный...Вышинский.
Я спрашиваю не вообще о разговоре, а об этом разговоре.Бухарин.
В «Логике» Гегеля слово «этот» считается самым трудным...Вышинский.
Я прошу суд разъяснить обвиняемому Бухарину, что он здесь не философ, а преступник, и о гегелевской философии ему полезно воздержаться говорить, это лучше будет, прежде всего, для гегелевской философии...