Судья

Жизнь ускользнула из ее глаз. Они не двигались, бессмысленно глядя в пустоту. Рот скривился. Она перестала биться в конвульсиях, только мелко дрожала. Кровь текла слабее, а дыхание становилось все громче и тяжелее.

Павел знал, что человеческая кожа имеет особые нервные окончания, которые реагируют только на любовную ласку. Эти нервные клетки проводят в центральную нервную систему ощущение любви. Когда человек умирает, эти клетки отмирают последними. Человек уже ничего не видит, не слышит, но прикосновение родного человека чувствует.

Павел взял Инну за руку. Пальцы ледяные. В глазах Инны промелькнула какая-то тень, словно отражение облака в водной глади.

— Боже… — прошептал Павел. — Пожалуйста, верни ее.

Инна издала страшный хрип, приподнялась, словно собиралась встать. Павел подхватил ее — ему показалось, если не дать ей лечь снова, она не умрет. Он был готов поддерживать ее вечность. Несмотря на то, что тело Инны стало невероятно тяжелым.

В горле Инны забулькало, изо рта на футболку Павла хлынула кровь.

— Тихо-тихо, — прошептал он, накрывая ее рот ладонью. Нельзя позволить ей харкать кровью. Инна в агонии вцепилась зубами в его руку, прокусив ее до кости. Словно хотела утащить Павла за собой в смерть. Павел, стиснув зубы, выдернул руку. Заплакал от боли, жалости и одиночества. В этот миг они были бесконечно чужды друг другу: живой мужчина и охваченное ужасом смерти животное, переставшее быть женщиной.

Ее пальцы по-птичьи вцепились в его футболку, слабо царапая живот. Павел, удерживая Инну, впал в оцепенение. Через некоторое время очнулся. И понял, что пропустил важный момент. Он сжимает труп.

На бескровном лице Инны застыло выражение ужаса. Рот приоткрыт в злобном оскале. Один глаз сощурился, словно подмигивая.

Павел долго не опускал Инну в лужу крови на тротуаре. Он держал ее, тупо глядя на изредка проносящиеся по дороге машины. Никто из водителей не остановился, несмотря на то, что всем им приходилось объезжать застрявший посреди дороги «вольво» с двумя трупами в салоне.

Павел чувствовал, как умирают его надежды на счастье, гибнет сверкающее будущее, сложная система планов и предполагаемых событий. Умирают нерожденные дети. Обваливается дом, в котором они никогда не будут жить.

Сознание его только теперь начало реагировать на произошедшее. Павел страшно закричал от боли, разрывающей сердце, и от ненависти ко всему, что он видел вокруг.

— ЗАЧЕМ ВЫ ЗАБРАЛИ МОЮ ЖИЗНЬ! — закричал он сквозь слезы. — НЕУЖЕЛИ ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ? ЭТО БЫЛА МОЯ ЖИЗНЬ!

Баринов обвел глазами лица стоящих внизу людей — мужчин и женщин, детей и стариков.

— Школы! Магазины! Рабочие места! — прокричал он, потрясая маленьким кулачком. — Больницы! Банки! Через пять лет! Здесь, на этом месте. Дешевое жилье! Колледж для ваших детей! Что скажете, а?

Кто-то из молодежи отозвался одобрительным свистом. Взрослые смотрели настороженно. Подобные речи они слышали много раз. Знали, чем все оборачивается. В лучшем случае — ничем.

Баринов опустил руку. Наступила звенящая тишина. Динамики молчали. Валерий Георгиевич, ощущая колотящееся в груди сердце, умолял их заиграть бодрую мелодию. Он оглянулся и с ужасом увидел, что позади никого нет. Сцена пуста, он здесь в одиночестве, брошен на произвол судьбы. Игорь и Вадим не вернулись.

Он приказал убить Нестерову. Сорвалось?

Баринов повернулся лицом к народу, оглядел враждебные лица. Очередной раскат грома заставил сработать сигнализацию прижавшихся к бордюрам автомобилей.

Валерий Георгиевич сглотнул. Живот заполнил неприятный холод.

Он заметил, что люди внизу тоже начинают ежиться, потирать плечи.

— Если. Вы. Проголосуете. За меня, — слова давались Баринову с трудом. Он заметил, что изо рта вылетает пар. — Я обещаю…

По толпе, как рябь по воде, прошел недоверчивый ропот.

— Граждане… я попрошу тишины! Давайте будем культурными людьми…

Баринов подумал — сколько среди них уволенных с фирмы Нестерова? Он знал — их будет много. Но не боялся, садясь в машину, чтобы ехать на День Города. Был уверен в себе. Кроме публичных обещаний, способных — как он надеялся — растопить лед недоверия, существовало множество более эффективных способов пробиться во власть. Вся эта чушь, которую его рот изрыгал в микрофон, предназначалась на для народа — для СМИ.

Но все пошло не так. Его помощники исчезли. Убита Нестерова или нет — Баринов не знает. И эта гроза. Из-за нее все идет насмарку.

— Хватит врать! — послышался из толпы грубый мужской голос. — Дай людям слово! Долго мы вас слушали! Сыты по горло пустыми обещаниями!

Баринов облизнул губы. Этого, черт возьми, НЕ БЫЛО В ПЛАНЕ! Убить Нестерову, навешать лапши на уши — на пять минут дела. Откуда взялась орда злобных лиц, эти голодные, сверкающие ненавистью глаза?

Толпа загудела, начала раскачиваться. Стадо смирных овечек на глазах превращалось в стаю лютых волков.

И все это снимают телевизионщики!

Выпрямившись, Баринов сказал как можно спокойнее: