Судья

В остервенении бритоголовый схватил руку мертвеца и, напрягшись, с диким криком стащил его со сцены. Труп свалился с глухим стуком, словно мешок с мукой. Шея вывернулась под нелепым углом, остекленевшие глаза уставились на людей в первом ряду. Словно осуждая.

— Говно! — бритоголовый плюнул на мертвое лицо.

Парни в черных куртках начали колотить мертвое тело молотками. Тело подпрыгивало под ударами. Лицо мертвого превратилось в сочащуюся кровью разбитую дыню.

— Что вы делаете? — к ним подбежала женщина в цветочном платье. Она хватала безумцев за руки. Ее оттолкнули. Споткнувшись, женщина чуть не упала, но ее подхватили. Восстановив равновесие, она гневно посмотрела на Судью.

— Останови их! — крикнула она, отбрасывая с лица волосы. — Ты же можешь!

Судья молча стоял, опустив голову. Мерзкие звуки ударов — хрясь! хрясь! хрясь! — прекратились. Апостолы, тяжело дыша, все в крови, удивленно смотрели на молотки. Орудия справедливости в их руках рассыпались в щепки.

Морщась от омерзения, Баринов повернулся к Судье.

— Что Ты здесь устроил? Это же фарс! Чистой воды!

Судья поднял голову.

— Поверь Мне, когда-нибудь этот день войдет в учебники как величайший момент в истории человечества. Присутствующие здесь будут рассказывать о нем своим внукам, и наврут с три короба. Не смогут признаться, что стояли и смотрели, как творится насилие, и ничего не сделали. Они оправдают Меня, чтобы оправдать себя. И никто никогда не узнает правду.

— Безумие, — сказал Баринов, глядя на изуродованное лицо мертвеца.

Судья усмехнулся.

— Зато какова идея.

Он выступил вперед. Поднял руку.

— Хватит!

Парни в черных куртках повернули забрызганные кровью лица, глядя на своего Хозяина.

Баринов затаил дыхание.

Павел бесконечно долго смотрел на лицо возлюбленной. Где-то далеко, за стеной боли, пожаром охватившей все тело, прогрохотал гром.

Со стороны парка доносился шум толпы, крики. И одинокий голос, глухой, но твердый, полный удивительной мощи.

Для Павла голоса не имели значения. Все это сон. Ужасный кошмар, от которого он вот-вот очнется.

Инна была мертва. Остекленевшие глаза смотрели в небо. Павел впивался взглядом в ее лицо, надеясь увидеть хоть намек на чудо. В один миг ему показалось — девушка повела бровью. Он закричал от радости, но спустя секунду понял — обман зрения. Он увидел то, что хотел увидеть.

Павел заплакал от боли и обиды. Взрослый мужчина лил слезы, хлюпая носом, под суровым темным небом, стоя на коленях возле трупа юной девушки.

— Что же ты, — хрипел он, ткнувшись лицом в грудь Инны, залитую кровью. — Что же ты делаешь? Дыши!

В исступлении Павел начал бить Инну кулаком по груди, словно надеялся выбить из нее выдох.

Снова ветвистая молния ударила в землю, совсем близко. Воздух наполнился запахом электричества.

Павел выпрямился. Равнодушно взглянул на Инну. Безнадежная тоска заполнила грудь.

— Пошла ты, — звенящим от обиды голосом сказал Павел. — Сдохла, как бездомная собака.

Шатаясь, он поднялся, мутными глазами оглядел пустынную улицу, «вольво» с простреленным ветровым стеклом, пистолет на дороге. Левое колено пульсировало болью. Голова гудела. Футболка в бурых пятнах, в крови руки и лицо. Боже, да он стоит в луже алой крови с черными сгустками.

Дрожа от холода и усталости, Павел поднял с тротуара цветастый платок, который купил Инне несколько минут назад — кажется, с того момента, когда она с улыбкой кружилась перед ним, прошла целая вечность. Эти полчаса обрушились на Павла Покровского внезапно, как лавина в горах, и сломали всю его жизнь, разбили светлые надежды, разрушили счастье.

Павел видел двух подонков в забрызганном кровью салоне — один откинулся на сиденье, другой приклонил голову к рулевому колесу.

На глаза Павла вновь выступили слезы.

— Пошли вы, — пробормотал он дрожащим голосом.

Он побрел прочь, шатаясь. То и дело останавливался, чтобы прислониться к фонарному столбу. Дыхание давалось с трудом.

Павел не помнил, как долго брел вслепую, распугивая редких прохожих — бледный призрак в окровавленной футболке.

Вскоре Павлу снова пришлось остановиться — его три раза вырвало алой кровью.

Мучительные спазмы сжали внутренности.

Куда я иду? Может, скажет кто, а? Идти-то некуда.

Кто-то тронул его руку. Павел поднял мутные глаза. Женщина с усталым лицом, на котором отпечатались недостатки всех ее мужей, сочувственно смотрела на Павла.

— Вам плохо? — ее тихий голос омыл его израненную душу, как слезы дождя.

Павел улыбнулся, и женщина в страхе отступила — улыбка у него вышла кривая.

— Нет, — мрачно сказал он. — Мне прекрасно.

Оттолкнувшись от столба, Павел сделал несколько неровных шагов и упал на дорогу, под колеса автомобиля.

Взвизгнули тормоза, и машина, рыча, остановилась прямо у его головы. Воздух наполнился гарью раскаленных покрышек.

— Боже, как же мне везет, — прохрипел Павел, с трудом поднимаясь.

Из кабины выскочили Быстров и Чернухин. Оба с изумлением разглядывали пятна крови на футболке Павла.

— Покровский? — Быстров нахмурился. — Что с вами? Вы будто из ада выползли.

— Почти так, — сказал Павел с недоброй улыбкой, медленно приближаясь к капитану.