Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Аргументация строится на трех пунктах, которые следует обсуждать по отдельности:

а) улики вполне можно было уничтожить, поскольку они оказались подвергнуты тщательной экспертизе;

б) возможный повторный анализ мог принести определенные результаты;

в) эти результаты не могут вступить в противоречие с выводами, полученными иным образом.

В пункте а, как кажется, имплицитно сформулирован общий принцип. Если мы перенесем его в плоскость историографии, то получим разрешение уничтожать все первоисточники (хроники, парламентские акты, медали и пр.), которые стали предметом исчерпывающего научного рассмотрения (экспертизы). Эти абсурдные выводы можно использовать для того, чтобы дополнительно очертить границы аналогии между судьей и историком. Каждое поколение задает прошлому (соответственно, и документам, созданным в прошлом) разные вопросы, проливающие новый свет на уже установленные факты (например, на взятие Бастилии), которые никто и не думает ставить под сомнение. Напротив, судьи должны выносить приговоры, значимые здесь и сейчас, на основании определенных вопросов, которые могут меняться в ходе процесса, но которые в любом случае нельзя переформулировать до бесконечности. Все это, безусловно, так, но законно ли говорить о «полученном» и посему окончательном (как предполагается) «доказательстве» применительно к процессу, рассмотренному лишь судом первой инстанции? «Конечно, экспертизы можно повторить, акты можно восстановить, если от этого будет польза, значимая с процессуальной точки зрения», – сказано в мотивировочной части приговора: объективно данное заявление звучит иронически, учитывая, что на этом процессе ряд экспертиз повторить уже невозможно. Очевидно, возможность задать новые вопросы к определенному набору документов, составляющих часть улик, ныне отсутствует – в том случае, если последние оказались уничтожены.

Здесь возникает пункт б), который выглядит как уступка представленным защитой аргументам. Приговор не исключает того, что изучение креплений на окне «ФИАТа-125» способно выявить повреждения, ускользнувшие от криминалистов; его автор признает, что спектрографический анализ краски «ФИАТа-125» «вероятно, мог бы также снабдить нас новыми сведениями». Это означает, что проведенные в прошлом экспертизы не дали исчерпывающих результатов, т.е. они не исчерпывали собой все возможные вопросы (думаю, как следствие, и все возможные ответы).

В результате мы оказываемся перед пунктом в), который сразу очерчивает границы дополнительных экспертиз, так и не осуществленных и уже больше не осуществимых. Их результаты никогда не смогут скомпрометировать «полученное доказательство».

С чем связана такая показная уверенность, неясно. Констатировав невозможность провести сравнительный химический и спектрографический анализ синей краски «ФИАТа-125» и ее следов на «Симке» Музикко, автор приговора просит нас удовольствоваться чем-то меньшим:

…непонятно, по какой причине присутствие синей краски на кузове «Симки» лишается всякого доказательного значения, будто бы в прошлом все автомобили были синего цвета.

Наличие синей краски может служить «не решающим», дополнительным элементом, не имеющим доказательной силы, потому что автомобиль участников покушения не являлся единственной синей машиной, находившейся в то утро близ улицы Керубини, хотя его, конечно, нельзя считать элементом, который сам по себе ничего не значит (Sent., с. 264).

На основе подобных рассуждений, как мы помним, всякого грабителя ростом 1 м 80 см, замешанного в налетах, о которых рассказывал Марино, следовало отождествлять с Бомпресси, а всякого грабителя в очках – с Педраццини. «Если источник один, – гласит мотивировочная часть приговора, – то метод [оценки доказательств] будет более строгим и надлежит рассмотреть все аспекты без исключения».