Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Виртуозное мастерство толкования, проявленное составителем мотивировочной части приговора, уже известно. В том, что касается аварии на парковке, он считает свидетельство Музикко ненадежным, а слова Марино достоверными даже в тех местах, где их показания совпадают: «На самом деле ситуации совершенно разные». Здесь свидетельство Паппини объявляется ненадежным, а заявления Дечо – достоверными, хотя они описывают одну и ту же сцену, используют одни и те же выражения. «Нет сомнений, что слова Паппини „ехал медленно“ <…> и слова Дечо „ехал медленно“ <…> имеют совершенно разный смысл».

В чем же состоят все эти различия? Нам объясняют, что в рассказе Дечо «события быстро следуют одно за другим», а в рассказе Паппини все происходит более постепенно. Однако при оценке оказались обойдены вниманием два аргумента, один общий, а другой частный: 1) очевидным образом невозможно на основе двух описаний измерять соответствующую длительность двух событийных цепочек, так или иначе сконцентрированных во временном промежутке из нескольких секунд; 2) Паппини находился ближе к автомобилю участников покушения. Он запомнил и описал большее число фактов, складывается впечатление, что время в его рассказе о череде событий текло медленнее; Дечо описала меньшее количество происшествий, потому что обзор ей отчасти закрывала «Альфа Ромео – 2000» Паппини (см. выше главу XV, пункт в).

Однако где толкователь превосходит сам себя, так это в утверждении, что «версия Дечо прекрасно согласуется с тем, что сообщил Марино». Совпадение столь несовершенно, что оставляет без объяснений один поразительный пункт: движение назад «ФИАТа-125» Марино на расстояние десять-пятнадцать метров. Как я уже отметил (глава XV, пункт в), этот маневр укрылся от внимания не только Дечо, но и всех тех, кто присутствовал при этой сцене. Автор приговора замечает, что их версии (за исключением показаний Паппини) «не расходятся с сообщением о движении задним ходом, о чем рассказал Марино» (Sent., с. 381). Согласитесь, что между «не расходятся» и «прекрасно согласуется» разница велика. Если уж и нужно говорить об общности мнений, то его следует приписать единодушному молчанию очевидцев (включая Дечо) насчет маневра, который Марино якобы совершил за несколько мгновений до покушения.

В ходе прений Марино не без смущения отвечал на протесты защиты по этому пункту. В частности, он утверждал: «В тот момент, когда я сдал назад, выстрелы еще не прозвучали, потому-то бывшие там люди и не могли обратить внимания на то, дал я задний ход или нет».

Эти слова автор мотивировочной части приговора снабдил следующим комментарием: «Как же следовало вести себя Марино в отношении этих протестов? Ему задали вопрос и он на него ответил, постаравшись объяснить указанное противоречие, и в самом деле его истолкование вероятно. Быть может, он не должен был и вовсе отвечать?» (Sent., с. 401–402).

Впрочем, надлежит поставить здесь иной вопрос. В очередной раз в течение процесса единственное подтверждение словам Марино принадлежало ему самому.

и) Надежные и ненадежные свидетели: ливень и шествие. Как мы видели, заверения о надежности Марино, высказанные в мотивировочной части приговора, неисчислимы. Слова других подсудимых, а также вызванных защитой свидетелей, напротив, не единожды сочтены «недостоверными», «неправдоподобными» и т.д. Я хотел бы показать, на каких основаниях покоятся эти суждения и какие из них сделаны выводы. Я ограничусь анализом двух моментов: а) имевшего место в Пизе 13 мая 1972 г. разговора перед входом в один из баров, во время которого Софри по окончании проведенного им самим митинга якобы уговаривал Марино убить Калабрези; б) поздравлений с прекрасно выполненной работой, которые Софри якобы адресовал Марино непосредственно перед тем, как произнести речь на площади дельи Аранчи в Массе 20 мая 1972 г. Оба события доказали бы факт заказа со стороны Софри, и о каждом из них мы знаем исключительно со слов Марино.

Начну с первого, более важного обстоятельства. На очной ставке во время следствия (16 сентября 1988 г.) Софри рассказал, что вечером 13 мая 1972 г. Марино пришел навестить его в тот момент, когда он находился вместе с другими людьми в доме своей бывшей жены; он добавил, что вспомнил о вечерней встрече уже на первом допросе (3 августа 1988 г.), во время которого объявил, что сделает важные признания. Впрочем, Софри постарался избежать упоминаний об этом событии, заявив: «На первом допросе я держался мнения, что на очной ставке Марино скажет правду» (Sent., с. 512).

«Неправдоподобные заявления, – комментирует автор приговора, – и справедливым образом гражданский истец отметил, что очной ставки могло бы и не случиться… Можно сказать, – но сказано не было, – что Софри мог счесть, что сообщение о данных обстоятельствах способно каким-то образом повредить ему, и подсудимый совершенно не обязан снабжать обвинение дополнительными аргументами, поэтому он об этом разумно умолчал» (Sent., с. 513).